А вот и островок на Лене перед Олекминском. Торчит посередине реки, создавая по весне ледяные заторы. В ледоход сюда вертолеты Ми-4 возят взрывников, а по ледяным завалам отрабатывают топ-мачтовое бомбометание самолеты Ил-28 наших славных Военно-Воздушных сил.
За островом – город Олекминск. Трудно сказать, по каким меркам он стал городом. Наверное, тюрьма для пожизненно заключенных вывела его в эту категорию. А так, средних размеров село из бревенчатых одноэтажных домов. Но аэродром, хоть и песчаный, но оживленный. Летают сюда рейсовые самолеты Ли-2 и Ил-14. На аэродроме базируется штаб 93 авиаотряда с отдельными эскадрильями Ан-2 в Мухтуе, Ми-1 и Ми-4 – в Алдане.
Аэродром по курсу. Остается взять на себя сектор газа и штурвал. Заруливаем на стоянку. Мы на базе, но не дома. У всех у нас семьи на Западе. Моя – в Ставрополе. У штурмана – в Москве. Бортмеханик – из Якутска.
Захожу в штаб, докладываю заместителю командира отряда Хоркину В.В. о прибытии, смотрю наряд на завтра – полет на гору Мурун (это на самый юг Якутии в строну Читинской области; вряд ли получится слетать туда при такой погоде) и следую в столовую. Надоевшее меню этого заведения после тушенки и соленых помидор из трехлитровых банок в Чапаево кажется райским питанием. Обычный набор: «рис свин. туш.», что означает рис со свиной тушенкой, и омуль с рисовым гарниром. Свиной тушенки в рисе никогда не найдешь. Ну, разве что пару волокон. Один жир в банках. Лучше - жареный омуль. Рыба ценная, но любой деликатес на каждый день в течение всей долгой якутской зимы – это явный перебор. Хотелось бы котлеты, бифштекса. Но это бывает очень редко. Иногда в меню столовой попадает оленина. Но радость смены блюда омрачается скрипом песка на зубах. Не помню, чтобы я ел оленину без этого скрипа.
В аэропорту в магазине стандартный набор питания: хлеб по утрам, банки печени трески и вино местного производства – «Кибрай». Это смесь привезенных баржей прокисшего грузинского вина и спирта с доведением крепости до двух десятков градусов. Убийственный напиток.
Мы, летающий народ, возим из других мест банки с огурцами, тушенку, спирт и приличные вина. Но живу я в гостинице в общей комнате. Народ в комнате меняется, а северная жизнь не предполагает никакой частной собственности. Все «деликатесы» съедаются за один вечер. Если нет полета в злачные места (Мирный, Мухтуя), сидим на омуле и рисе со свиной тушенкой.
Скоро улетим в Учур на поисково-съемочные работы. Сейчас мы летаем в съёмочном составе экипажа для слетанности. Там, на бреющем полете над скалами и лиственницами нужно самое высокое взаимопонимание. А в общем-то все на командире. Штурман – это точность места самолета. Бортмеханик работает с режимом в нормальном полете. В сложной ситуации беру сектор газа в свои руки. Но пока сложности редки. Все впереди. Через три дня улетаем в Учур.
А вот уж вторую неделю сидим в промокшем насквозь домике аэропорта, выходя иногда в поселок за продуктами. Накрыла нас здесь погода неожиданно, по пути из Мухтуи. Низкая облачность, высотой ниже ста метров. Иногда морось из нее переходит в туман. Кажется, что вся планета насквозь пропиталась влагой.
Тайга сразу за порогом. Мох, как губка, напитался водой. Наступаешь на эту подушку и выдавливаешь таежный моховой настой.
Как только чуть прекращается морось, из своих убежищ вылезают комары. Очень жирный, с неубирающимся шасси, висит такой комарина перед носом и целится своим хоботом в точку, не прикрытую одеждой. Мази в магазине нет. С собой тоже не взяли. Кто же думал, что застрянем. Олекма-Чапаево-Мухтуя и обратно. Дела то на пол дня.
Но вроде бы начинает светлеть со стороны поселка.
С нами сидит здесь еще пилот Як-12 Бовшик. Он застрял по несчастью.
Прилетел с почтой, но при посадке на выравнивании столкнулся с рогами коровы, пасущейся недалеко от торца полосы. Корова – на бок, Бовшик досадил самолет с деформированным стабилизатором.
Корова полежала минут пятнадцать, поднялась и, задрав хвост, понеслась прочь, а на самолете придется менять горизонтальное оперение. Вот и ждет Бовшик комиссию по расследованию и запчасти.
А корова, по словам хозяина, только с испугу увеличила надой молока.
Но вот, наконец, поступил сносный прогноз и облачность ушла за стометровую отметку. Идти на эшелоне нельзя, а по Лене – нормально. Река широкая и не имеет до Олекминска ни одного перекида проводов. Можно смело идти на ста метрах и ниже. Принимаю решение на вылет.
Штиль полный. Площадка сырая, но не размокшая, как обычно после весенней разморозки раскисают грунтовые аэродромы. Здесь основа грунта песчаная. Осторожно, без резкого захвата тормозов выруливает на старт. Плавно увеличиваю мощность двигателя и на ходу плавно выпускаю закрылки. На мокром песке так лучше обеспечивается разбег и отрыв самолета.
И вот мы в воздухе. Именно в воздухе, а не в небе. Небо наверное до стратосферы забито облаками. На ста двадцати метрах начинаем цеплять свисающие хвосты облаков. Остаемся на ста метрах. На компас смотреть не нужно. Держу слева берег Лены. Штурман Чирихин, сидящий на правом пилотском сидении вместо второго пилота, мне тоже не нужен. Берег Лены я изъездил, развозя почту и пассажиров зимой. Поселки по берегу мне знакомы. Первый из них – Мача, уже показался из дымки километрах в двух впереди. Но нам нет нужды там садиться. Наша цель – Олекминск. У последнего пункта перед Олекминском, Дабана, облачность внезапно подскочила до трехсот метров. Горизонт посветлел, открывая изумительные по красоте таежные распадки, склоны сопок с сорокаметровыми лиственницами, темные полосы ельника по берегам таежных ручьев и речек.