Толя, черкани на мыло, где был после Вазиани, как ты в Нижнем оказался.

Три воина

«В чем радость жизни потаенная,
Что ищем мы, к чему идем?» -
Спросил в сединах убеленного
Я старика осенним днем, -

«Ты много прожил, много видел,
Ты много понял и познал».
Он словно что вдали увидел
И ничего мне не сказал.

Потом мы вышли за околицу,
Пришли в овраг, где бил родник.
Я видел: он тихонько молится,
Чтоб мне ответить напрямик.

На камень сел, клюку дорожную
Поставил рядом у куста.
Он разрешил задачу сложную,
И отверзлись его уста.

***

Представь себе, ночь над равниной
лежит
И звездное небо вверху
Никто никуда не летит, не бежит,
И гомон глухой на слуху.

Костры тут и там, а у костров
Уставшие вои сидят.
Нехитрый припас на скатерке готов,
Да искорки вверх летят.

Беседу неторопливо ведут
О том, что каждый хотел.
Звезды зажглись, ветерок подул,
Да волчий череп белел.

Один говорит: «На войне не зевай:
Тяжелая это работа.
Приходится бить, отражать –
убивать:
Убитым лежать неохота».

И пыхнули искры слегка над костром,
И вверх унеслись и пропали.
О ком рассказать нам хотели, о чем?
А может о чем-то сказали?

Другой говорит: «По великой нужде
Ушел воевать я из дома.
Семья голодает. Просвета нигде
Не вижу я в жизни бедовой».

И снова сноп искр улетел к небесам
И долго кружил над землею,
И словно послышались их голоса,
Но я их не понял, не скрою.

А третий подумал минуту-другую,
Речь тихо, но твердо повел:
«За Родину нашу родную, святую
Сюда я сражаться пришел».

И вспыхнул костер, осветил темноту,
И рядом костры запылали
И отодвинули мрака черту,
И стали заметными дали.

Забрезжил рассвет, протрубили
подъем
Походные звонкие трубы,
И войско ушло. Только крики ворон
Да череп, оскаливший зубы.

***

Умолк старик, в переживанья
Свои глубоко погруженный
Он жизни поделился знаньем,
Теперь закончил отрешенно:

«Три взгляда разные, сам выбери
Что сердцу трепетному ближе…
Сияние закатной вижу я зари,
А ты иди…иди… иди же».

Про моего ведемого Андрейку Мякишева:

Мы – летчики несокрушимой авиадержавы,
Но всяк из нас по разному устроен.
Ведомый мой, Андрейка – слева он иль справа –
Всегда сосредоточен и спокоен.

На что мы только парой не дерзали
От стратосферы до высот предельно-малых,
И облака мы плотным строем пробивали,
Посадок парой, в общем-то, у нас немало.

Огромное неповторимое блаженство
Испытывает летчик даже опытный и старый,
Где каждое движенье близко к совершенству –
Не больше и не меньше – при посадке парой.

По ширине вся полоса – ну, метров 40,
Размах крыла у каждого – 16.
Зазорчик невелик, но очень мил и дорог,
И нужно каждому на половиночку свою убраться.

Здесь каждый элемент имеет важное значенье:
Подход, выравнивание, скорость, несомненно.
И если у обоих есть природное уменье –
Касание должно происходить одновременно.

А на пробеге – четкая команда: «Парашют».
Ответ предельно четкий и конкретный: «Вышел».
Притормозили, зарулили, на стоянке оба тут
Стоим и улыбаемся, и гордость «выше крыши».

Конечно, прихвастнуть немного можно,
Но не хочу, чтоб поняли меня превратно:
Закончить свой полет посадкой парой – сложно.
Мы сделали его обычным, но приятным.

Мы – летчики несокрушимой авиадержавы,
Но всяк из нас по разному устроен.
Когда Андрейка был чуть сзади выше-ниже, слева-справа,
Я был за все свои тылы всегда спокоен.

Инверсия – красивое название,
Ее увидеть каждый летчик рад.
К себе притягивает стойкое внимание,
А физики твердят, что это конденсат.

Анатолий! Ваши стихи... у меня просто нет слов... очень за душу берет. большое вам спасибо за них.

Наталья Епихова:

Анатолий! Ваши стихи... у меня просто нет слов... очень за душу берет. большое вам спасибо за них.

Наталья! А с Иваном Тимофеевичем Епиховым в родстве не состоите?

Состоит, Палыч. Это - его дочь.

Наташа, как Тимофеич? Оклемался хоть чуть-чуть? Дайте контакт - гостей навалит море. ведь он же в Москве. А Тимофеич будет рад.

Теперь вот про что: все помнят Елисеева Геннадия Николаевича. Задумка была давняя, и вот что получилось:

Прошло не много и не мало - тридцать пять
Таких обыденных и незатейных лет…
Я, помню, в Волгоград приехал, чтобы поступать,
Я в Качу прибыл, чтоб пилотом стать -
Призвания осуществить обет.

Газеты вскользь, обыденно пересказали всем
Про подвиг над кавказскими горами.
Про это многие забыли – тяжек груз проблем -
Но не забудется тот подвиг насовсем
И долго будет жить средь нас и вместе с нами.
***
С утра нещадно солнышко палило,
Стандартный летний день стремил в зенит.
О чем-то тягостном ничто не говорило:
Светило по небу не торопясь рулило,
Но Их Светлейшество ни с кем не говорит.

Два летчика в дежурке одинокие сидели,
Смотрели телик, нарды на столе.
Не помню, может, это был конец недели.
О чем-то говорили еле-еле:
Беседа так себе, примерно на нуле.

Пора меняться, близко время смены:
Напарник свой костюм высотный достает,
И тут – сирена – в сторону замены.
И говорит Геннадий откровенно:
«Не торопись», - взял шлемофон, к двери идет.

Трусцой до самолета. Техник у стремянки
Нетерпеливо ждет. В кабину в два прыжка,
Заученно на плечи бросил лямки
А мысли: «Завтра снова спозаранку
Опять в дежурку. Как ты, жизнь, легка».

Все, пристегнулся, включены тумблеры,
Доклад: «Готовность занял», - время не считая,
И – прочь досужие пустые разговоры -
Обвел привычным взглядом облака и горы,
И получил команду: «Запуск», - значит полетаем.

Плывет и нарастает разговор турбин,
На взлетную стремится Властелин Небес.
Сейчас в кабине самолета он один,
Все штатно, для пустого беспокойства нет причин:
Готов хоть на Полярную звезду, а хоть на Южный Крест.
***
Форсаж, разбег, отрыв: «Ну, здравствуй, Небо.
Мне без тебя и грустно, и тоскливо.
Ты – словно в детстве теплая краюха хлеба,
Ты – словно первое прикосновенье снега», -
И - в первый разворот нетерпеливо.

Машина так и рвется ввысь за облака:
Там где-то супостат границу рушит.
Он не подозревает, что расплата так близка,
Что – ей-же-ей, намнут ему бока
И потрясут, как бедолагу-грушу.

А вот и высота желанная взята.
Курс – на границу, где-то там враг-неприятель.
Дает команды Наведение с листа:
Правей-левей – такая маета.
Простим его - он в погребе сидит, наш наблюдатель.

Вот на экране метка неприятеля моргнула.
Запрос «Чужой?», ответ – «Чужой», захват.
И метка дальности как будто подмигнула:
До зоны пуска далеко, но, нет, не обмануло
Спокойствие. Сейчас начнется маскарад.
***
А дальность в зону пуска забежала
«Пуск», - доложил Геннадий и БК нажал:
Ракета ринулась вперед и завизжала,
По часовой ее немножечко вращало,
Но мимо – свой полет противник продолжал.

Пилот в эфире снова: «Пуск второй», -
И снова путь ракета в сторону ведет.
Печально наблюдать за этакой игрой:
Задачу надо выполнить любой ценой –
Ведь это не обычный - боевой полет.

Радар две метки видит – значит цель летит.
Ракеты все ушли в металлолом.
А ОБэУ мучительно пытается найти
Решение – не дать противнику уйти:
«Таран!», - приказывает он и позже, - «Сходу бей крылом!»

Но самолет не удержать в стремительном сближении:
Инерция – неукротимая и яростная сила,
Как будто самолеты ощущают притяжение.
И нарастает мыслей, мышц, эмоций напряжение,
И самолеты встретились, слились – и, словно, все застыло.
***
Два самолета завершили летной жизни путь.
Два парашюта медленно к земле стремились.
На индикаторе локатора тишь, пустота и грусть,
А ОБэУ застыл – ни пальцем шевельнуть…
Геннадий, почему про пушку все забыли?

И ты забыл – тяжел приказа груз.
Ты сделал все, о чем тебя просили.
Ты защитил свою страну – Союз.
Я обвинять кого-то не намерен, не возьмусь,
Но результаты быть могли совсем иными.

Все, нет тебя, товарищ дорогой,
Ты след заметный на земле оставил.
И не напрасен этот подвиг твой -
Таран на реактивной технике - впервой
Ты совершил, и этим будешь славен.

***
Стояла в 1-ой эскадрильи одинокая кровать,
Над ней табличка – видел сам, не скрою.
Страна должна своих Героев воспевать
И в памяти хранить, и детям завещать,
Чтоб сердцем помнили о подвигах Героев.

А на поверке старшина тожественно провозглашал:
«Герой Советского Союза Елисеев», -
«Я», - за него солдат-отличник отвечал.
То был незыблемый священный ритуал,
Который нам в сердца почтение посеял.

Почтение к огромной неуемной жажде жить,
К той жажде жизни, что не передать.
Почтение к способности так Родину любить
И о себе самом настолько позабыть -
Что жизнь свою без колебания отдать.
***
Газеты вскользь когда-то рассказали всем
Про подвиг над кавказскими горами.
Про это многие забыли – было много перемен -
Но не забудется тот подвиг насовсем
И будет долго жить средь нас и вместе с нами.

Наталья, передавай привет отцу от Голубева Василия. Всех ему благ и здоровья.

Прошло не много и не мало - тридцать пять
Таких обыденных и незатейных лет…
Я, помню, в Волгоград приехал, чтобы поступать,
Я в Качу прибыл, чтоб пилотом стать -
Призвания осуществить обет.

Газеты вскользь, обыденно пересказали всем
Про подвиг над кавказскими горами.
Про это многие забыли – тяжек груз проблем -
Но не забудется тот подвиг насовсем
И долго будет жить средь нас и вместе с нами.
***
С утра нещадно солнышко палило,
Стандартный летний день стремил в зенит.
О чем-то тягостном ничто не говорило:
Светило по небу не торопясь рулило,
Но Их Светлейшество ни с кем не говорит.

Два летчика в дежурке одинокие сидели,
Смотрели телик, нарды на столе.
Не помню, может, это был конец недели.
О чем-то говорили еле-еле:
Беседа так себе, примерно на нуле.

Пора меняться, близко время смены:
Напарник свой костюм высотный достает,
И тут – сирена – в сторону замены.
И говорит Геннадий откровенно:
«Не торопись», - взял шлемофон, к двери идет.

Трусцой до самолета. Техник у стремянки
Нетерпеливо ждет. В кабину в два прыжка,
Заученно на плечи бросил лямки
А мысли: «Завтра снова спозаранку
Опять в дежурку. Как ты, жизнь, легка».

Все, пристегнулся, включены тумблеры,
Доклад: «Готовность занял», - время не считая,
И – прочь досужие пустые разговоры -
Обвел привычным взглядом облака и горы,
И получил команду: «Запуск», - значит полетаем.

Плывет и нарастает разговор турбин,
На взлетную стремится Властелин Небес.
Сейчас в кабине самолета он один,
Все штатно, для пустого беспокойства нет причин:
Готов хоть на Полярную звезду, а хоть на Южный Крест.
***
Форсаж, разбег, отрыв: «Ну, здравствуй, Небо.
Мне без тебя и грустно, и тоскливо.
Ты – словно в детстве теплая краюха хлеба,
Ты – словно первое прикосновенье снега», -
И - в первый разворот нетерпеливо.

Машина так и рвется ввысь за облака:
Там где-то супостат границу рушит.
Он не подозревает, что расплата так близка,
Что – ей-же-ей, намнут ему бока
И потрясут, как бедолагу-грушу.

А вот и высота желанная взята.
Курс – на границу, где-то там враг-неприятель.
Дает команды Наведение с листа:
Правей-левей – такая маета.
Простим его - он в погребе сидит, наш наблюдатель.

Вот на экране метка неприятеля моргнула.
Запрос «Чужой?», ответ – «Чужой», захват.
И метка дальности как будто подмигнула:
До зоны пуска далеко, но, нет, не обмануло
Спокойствие. Сейчас начнется маскарад.
***
А дальность в зону пуска забежала
«Пуск», - доложил Геннадий и БК нажал:
Ракета ринулась вперед и завизжала,
По часовой ее немножечко вращало,
Но мимо – свой полет противник продолжал.

Пилот в эфире снова: «Пуск второй», -
И снова путь ракета в сторону ведет.
Печально наблюдать за этакой игрой:
Задачу надо выполнить любой ценой –
Ведь это не обычный - боевой полет.

Радар две метки видит – значит цель летит.
Ракеты все ушли в металлолом.
А ОБэУ мучительно пытается найти
Решение – не дать противнику уйти:
«Таран!», - приказывает он и позже, - «Сходу бей крылом!»

Но самолет не удержать в стремительном сближении:
Инерция – неукротимая и яростная сила,
Как будто самолеты ощущают притяжение.
И нарастает мыслей, мышц, эмоций напряжение,
И самолеты встретились, слились – и, словно, все застыло.
***
Два самолета завершили летной жизни путь.
Два парашюта медленно к земле стремились.
На индикаторе локатора тишь, пустота и грусть,
А ОБэУ застыл – ни пальцем шевельнуть…
Геннадий, почему про пушку все забыли?

И ты забыл – тяжел приказа груз.
Ты сделал все, о чем тебя просили.
Ты защитил свою страну – Союз.
Я обвинять кого-то не намерен, не возьмусь,
Но результаты быть могли совсем иными.

Все, нет тебя, товарищ дорогой,
Ты след заметный на земле оставил.
И не напрасен этот подвиг твой -
Таран на реактивной технике - впервой
Ты совершил, и этим будешь славен.

***
Стояла в 1-ой эскадрильи одинокая кровать,
Над ней табличка – видел сам, не скрою.
Страна должна своих Героев воспевать
И в памяти хранить, и детям завещать,
Чтоб сердцем помнили о подвигах Героев.

А на поверке старшина тожественно провозглашал:
«Герой Советского Союза Елисеев», -
«Я», - за него солдат-отличник отвечал.
То был незыблемый священный ритуал,
Который нам в сердца почтение посеял.

Почтение к огромной неуемной жажде жить,
К той жажде жизни, что не передать.
Почтение к способности так Родину любить
И о себе самом настолько позабыть -
Что жизнь свою без колебания отдать.
***
Газеты вскользь когда-то рассказали всем
Про подвиг над кавказскими горами.
Про это многие забыли – было много перемен -
Но не забудется тот подвиг насовсем
И будет долго жить средь нас и вместе с нами.

Памяти тех, кого нет сегодня с нами.

Не надо грусть наматывать на уши:
Пилота – нет, душа его – жива.
Ее услышал я, внимательно прислушался -
Услышал шепот - откровенные слова:

«Не стоит плакать, смерти нет на свете.
Есть бесконечный, упоительный полет.
И потому во сне летают дети,
И это – в каждом до конца живет.

Не нужно слез, порадуйтесь и спойте
Про Авиацию и Небо без границ.
Бутылку непочатую откройте
И выпейте за тех, кто рухнул вниз

На Землю и чужую, и родную.
Порадуйтесь, что я опять летаю.
Я не жалею, что судьбу такую
Сам выбрал, по-другому не желаю».

И словно силуэт не очень ясный
Я различил вблизи, тут, рядом, около:
Душа пилота, уходя в полет прекрасный,
Легонько по плечу меня похлопала.

Первой летчице посвящается.

В своей избушке, что в бору дремучем,
Жила бабулька по прозванию Яга.
Темно в лесу, что даже солнца лучик
Не каждый раз под кроны забегал.

Жила одна: с тоски погоду мутит,
Наворожит иль порчу наведет.
И все бы хорошо, но что-то мучит,
Куда-то вверх и тянет, и зовет.

«Кому нужна без цели ворожба,
Кому нужны все эти пакости без цели.
Нет, не такой мне видится моя судьба,
Не как коптящий фитилек, горящий еле-еле.

Все, решено, хочу летать - ЖЕЛАЮ.
Хочу увидеть леса окоем.
Горыныч, погляди-ка, вон свистает,
Да так, что только пыль стоит столбом.

Ты, Леший мне чего-нибудь спроворь
Чтоб я могла подняться над землею,
Подумай, покумекай и изволь -
И чтоб к утру, а то гляди – зарою».
***
Затылок Леший почесал со скрипом,
Поковырялся, поискал в углу
И утром рано с неумытым ликом
Торжественно бабульке преподнес метлу:

«Садись, Яга, на эту хренотень
И отправляйся хоть сейчас в полет.
Летать на ней ты сможешь целый день,
А хочешь – даже ночь. Всю напролет.

И заправлять ее ничем не надо:
Помыл, почистил – и она опять готова».
Уж, как довольна бабушка была, как рада,
Разглядывая дивную обнову.

Приноровилась, прыг – и на метлу,
Ногою оттолкнулась неуклюже,
И – только космы развевались на ветру,
А уши непоседа-ветерок утюжил.

Но ручка тонкая – такая инженерная промашка –
И под порывом ветра бокового
Ягушку развернуло вверх тормашками
И шмякнуло о землю, подбросило и снова.
***
Поохала бабулька, отвалялась день-другой:
Нога болит, но – вновь, как малое дитя за погремушку:
«Ты, Леший, потрудись, ты, Леший дорогой,
Придумай что-нибудь, уважь старушку».

Непросто выдумать такую карусель:
Не появлялся Леший целых восемь дней подряд
И прикатил к ней ступу – вот вам канитель.
Яга в нее забралась – аж глаза горят.

«Земля, прощай», - воскликнула старуха
И сходу в сук березовый влетела лбом.
Блаженная улыбка растеклась от уха и до уха,
Подумала: «Да, нужно строить свой аэродром», -

На землю оседая неуклюже по стволу.
И ступа шлепнулась в ногах старушки…
Назавтра Леший доложил ей поутру:
«Поляна взлетная готова у избушки».

Яга работу приняла, сама довольна,
Спустилась к ступе, осторожно взобралась:
«Земля, прощай», - вновь вырвалось невольно,
И плавно выше сосен поднялась.

Уж как она резвилась: вверх и вниз,
Избороздила вдоль и поперек округу.
Тут ей Горыныч грозно приказал: «Спустись», -
Мгновенно приземлилась бабка с перепугу.

Горыныч ей с упреком говорит:
«Ты что, Кума, совсем офорсажела?
Устав воздушный так носиться не велит.
Снуешь туда-сюда, ну, разве это дело?

Давай-ка так, зачеты сдай сперва:
По правилам воздушного движенья,
По аэродинамике - и помни, голова,
Смотри, не докрутись до головокруженья.

Да, чуть не позабыл: ты на тренаж придешь
Ко мне в четверг со ступою своею.
Потом зачеты в книжку занесешь,
А дальше я тебя удерживать не смею».
***
Грустит Яга, упершись в книгу лбом:
Не лезут в голову воздушные названья -
Зачеты надо сдать, пройти тренаж потом,
А в памяти – одни пустые заклинанья.

Старушка плюнула и книгу запустила
В открытый космос что есть силы, от души:
«Ну, Змей Горыныч - эка вражья сила -
Ты радоваться слишком рано не спеши.

Ты ночью спишь и мне мешать не станешь
А я тогда - по полной оторвусь».
И началась такая кутерьма под небесами,
Что не представить ни во сне, ни наяву.

У бабки кругозор открылся во сто крат:
«Ну, кто тут вздумает со мной – Ягой – шутить?
Тут, кто не спрятался – тот будет виноват»,
И, ну – проказить, людям порчу наводить.

Старуха злится, что не может днем летать
И на людишках злость свою срывает.
Все больше злится, ну, а тут – Ягова мать -
Нога тихонько окостеневает.

Проказит больше - тут же и нога
Все больше уплотняется и усыхает.
Почти не может двигаться Яга,
Надежды все на ступу возлагает.

Лишь только сумерки покроют старый лес
Яга хромая выползает из избушки.
На ступе поднимается куда-то до небес
И снова опускается к своей опушке.

Неспешно выполнив привычный променад,
Привычно Лешего отшлепав, так, на всякий случай,
Яга на встречу к людям направляет свой снаряд,
Где каждый, кто ей встретится – свое получит.
***
Ах, Леший, Леший, если бы ты знал
В какую блажь старухину ввязался -
Ты б в лес дремучий резво ускакал,
Но ступу делать бабке отказался б.

Привет Вазианцам!, особенно 75-86г.г.
Грузию, Вазиани часто вспоминаем всем семейством.Бытовуха в верхнем была ниже плинтуса, но мы же были молодыми, у нас было любимое дело, авиация развивалась! В голове были только полёты и футбол в любую погоду(царство небесное Куцеконю Д.С.). Помню в 86г. не отбили ни одной смены по погоде, вот уровень полка был!
Толя, а ты молодец, Пегаса запряг!!! Вообще у тебя задатки были пофилосовствовать о смысле жизни, особенно после первого литра кахетинского. Я рад, что количество перелилось в качество. А помнишь как ты меня в Афган провожал. Улетали в понедельник 12.07.85г., все мероприятия провели, осталась одна заковыка, ты мне оставался должен бутылку водки (по моему, как всегда, по вине В. Иншакова), но ты же, как порядочный офицер, не мог бросить данный вопрос на произвол судьбы. Короче, в субботу (10.07) после обеда приезжаем со службы в верхний и сразу идём в "колхозник", сначала был народ, но по пути все растворились, даже Витя Ильин не понял нашего геройства. Ну, а мы же скованые - я тобой, ты совестью. Вобщем взяли бутылку водки и две бутылки пива на закуску. Сели на берегу ручья, солнышко печёт, мы филосовствуем. А в городке Потапов (НШ АП) бегает, эскадрилью собирает, какой-то хрен приехал из политотдела л.с. инструктировать. Потом домой пришёл и спать. Посыльные бегали, но жена оборону выдержала, я замкомэской 1-й был. Оказалось и В. Новикова (ком. АЭ) и В.Маруна (замполит)тоже не было было, С.Кулагин (НШ АЭ) справился. Потом ты уехал в Занзибар и встретились мы только в году 88-89, я с Мерии на ВЛК приезжал, но это уже другая история. Мораль - никогда не иди на сделку с совестью, иначе жизнь пройдёт мимо.
Посмотрел твои фото, Галка совсем не изменилась, а ты посуровел и "пучёк нервов" возмужал. Посмотрел фото Богдана (его я не застал в Вазиани), узнал Агеева, Кучкова, Гавшина, Маруна, Сударев пришёл после меня в 88г. Мужают люди со временем!

Борис, я очень рад, что ты нашелся. Конечно, никто тебя не терял, но тебя не было столько лет. Жаль, что и на встрече - не было. Надеюсь, на следующий год - на МАКСе - наговоримся.
БОрис, появись на Одноклассниках. Встретишь много знакомых. Даже тех, о ком не вспоминал много лет. А это невероятно приятно.
Ну, и на закуску:

Как долго мы не виделись, ребята.
А ведь расстались, словно бы, вчера.
Как долго не болтали, как когда-то
Про наш Устав до самого утра.

Вы помните, как звонко мы смеялись
В курилке под махровый анекдот.
Вы помните, как долго расставались
В надежде снова встретиться – и вот

Я вижу вас и сердце мягко бьется
От удовольствия вас снова лицезреть.
Я не надеялся, что снова мне придется
Сидеть средь вас и говорить, и петь.

Как седина достойно украшает
Вас лучше, чем награды, без прикрас -
Не за награды, знаю, воевали.
А для меня награда – видеть вас.

Как хорошо мне с вами, дорогие.
И что-то снова так волнует кровь.
Пускай мы изменились, мы другие,
Но что-то нас объединяет вновь.

За расставаньями, я знаю, будут встречи.
Мы снова кинемся былое вспоминать.
И будет утро, будет день, и будет вечер,
И будет ночь, и все завертится опять.

Не пропадай!!!

Борис, ты напомнил такое, что как-то выветрилось из моей памяти (пора начинаь принимать винпоцетин). Но сейчас я это отчетливо вспомнил. Только было это не в 1985, а в 1984 году. Припоминаешь?

Три капитана – наша Троица Святая -
Куда же мы без них? Без них – каюк.
Но… словно бы кого-то не хватает.
Все знают: это – Батька Семенюк.

Недавний капитан, недавно стал майором.
Готов любому в челюсть сделать «хук».
Готов к внезапным резким приговорам
Начальник штаба – Батька Семенюк.

Кто мне шинелку на плацу разрезал?
На строевом смотру намеренно, не вдруг.
Наряд вне очереди как бы между прочим, чуть не врезал.
Кто он такой? Все – Батька Семенюк.

А как Цвет Нации, на полигон летая,
Соревновались: кто точней бомбит, стреляет.
Не просто так, на интерес – кто проиграет -
Тот столик для команды накрывает.

И очень часто, выигрыш срывая,
Шутя, играя, словно взял «за фук»,
Довольную улыбку не скрывает:
Коль не Киреев, значит – Батька Семенюк.

Он – одессит, он - из Беляевки, из-под Одессы –
Шутил с серьезным выражением лица,
Но было видно удовольствие повесы -
В глазах блестела доброта и хитреца…

Ты – тоже часть историй вазианских.
Я их нередко проговариваю вслух.
В каком краю ты бросил якорь после странствий?
Куда ты подевался, Батька Семенюк?

Есть такое призвание - летчик

Летчики – это особый народ:
Бесшабашные, яркие, смелые.
Основное для них – устремленье вперед
И полеты – любимое дело.

Я в любом замечательном месте
Понимаю, как небо мне дорого.
Летчик - это не просто профессия,
Это жизни яростной всполох

Это – неба большого дыхание,
Это - я и мои друзья.
И у всех нас одно понимание,
Что без неба прожить нельзя.

Летчик – это души состояние,
Ликование, а не борьба.
Летчик – это, скорее - призвание,
Образ жизни, вернее – судьба.

А где Витя Новиков, кто из Вазианцев знает о нём ?

Сегодня ночью я опять – в который раз – летал.
Прекрасный, дивный сон про сложный пилотаж.
Фигуры с упоением азартно выполнял
И так старался – дух захватывало аж.

Форсаж и – ручку на себя и - перегрузка «6».
Напрягся весь, надулся мой помощник-ППК.
Без крена, посмотреть углы атаки, есть
Горизонт, форсаж по скорости и вниз, но без рывка.

Земля летит в глаза, я к ней несусь во весь опор,
И брызжет в кровь адреналин, но зорко я слежу,
Сличаю: скорость, высота – совсем не вижу гор,
Сейчас мне не до них, я к горизонту подхожу.

Чуть придержал, форсаж и – снова ручку на себя,
Чуть-чуть нога и крен – петлю косую так люблю -
И словно гиперкарусель вращается Земля;
Я точку неподвижную на ней родной ловлю.

Вот снова горизонт, опять углы, форсаж
И также по наклонной вниз, как в омут головою.
И снова все вибрирует, и снова бьет кураж,
Но я так счастлив – я лечу над матушкой-землею.

Лечу и налетаться не могу и не хочу,
И удовольствие – летать – совсем не пропадает…
Я дорожу такими снами, просыпаться не хочу
Но пробужденье – сожалею – неизбежно наступает.

Чернышов Анатолий:

В каком краю ты бросил якорь после странствий?
Куда ты подевался, Батька Семенюк?

В.Н.Семеню - к сожалению уже умер, земля ему пухом!
Это фото со встречи в Чернигове, жена Куликова Валеры - тоже вдова.
http://s40.radikal.ru/i089/081 ...

"Уходит цвет нации", к сожалению.

921:

А где Витя Новиков, кто из Вазианцев знает о нём ?

Судьба не известна, сколько я не спрашивал, никто определенно не знает. Был в Алма-Ате, но это было после окончания военной службы.
Если узнаешь, черкни, нам тоже интересно.
Выставляю на обозрение еще фото Боба Силкина, живет в Кронштате, бывает на некоторых встречах выпускников по Каче.
http://i047.radikal.ru/0810/cc ...
ВЫпускники Качи-70 в гостях у Питерцев в Петродворце.

Про Семенюка узнал впервые, и впервые подумал, что "Цвет Нации" обеднел. Он все время был рядом с цветом, никогда в него не входил, но без него и цвет-то не в цвет.
Про Куликова слышал краем уха, что на машиен... но не знаю конкретно.

Жаль, ушедшие ушли, а из оставшихся не все их помнят.

Палыч, спасибо! Есть идея не просто собрать вазианцев, гораздо круче - подружиться домами (или семьями). Идея, потому что я нигде не служил, кроме Вазиани (Тамбов - не в счет), нигде не летал, как в Вазиани, нигде больше таких людей не встречал, как в Вазиани.
Вот потому и ностальгирую в стихах, потому и хочу запечатлеть в истории каждого, кто был там.
Утопия? Возможно, но ведь и реальность из нее может родиться.

Анатолий, привет!

Да все в наших руках!

Седой паромщик

=В.Н.Семеню - к сожалению уже умер, земля ему пухом!


Палыч, А Володя Семенюк Черниговский 70 года выпуска и заменился в Вазиани с Альтенбурга НШ аэ ?

921:



Седой паромщик

=В.Н.Семеню - к сожалению уже умер, земля ему пухом!


Палыч, А Володя Семенюк Черниговский 70 года выпуска и заменился в Вазиани с Альтенбурга НШ аэ ?

Да, он самый!

Вот еще одна вазинская история:

Канун Дня победы

Канун Дня Победы, Восьмое число,
По воздуху праздник струится.
Кому-то, возможно, не повезло -
В наряде пришлось отличиться.

Но есть и счастливчики, дома в кругу
Семейном закуску готовят:
Салат «Оливье», овощное рагу
И все, что душа соизволит.

Майор (без фамилий хочу обойтись)
С супругой на кухне-хрущевке
Сготовили весь разносол и взялись
За нашу – рванули по стопке.

Потом по второй – праздник не рядовой,
По третьей – за тех, кто не с нами.
Опять же – за вечер, хороший такой,
И - спать улеглись, заморенные снами.
***
Прошел, может час, наш майор без всего
На кухню пришел абсолютно раздетый.
Хотел покурить, но обидней всего,
Что кончились спички-то - нету.

А у соседки – он вспомнил с трудом -
На подоконнике у Таньки-душки
На соседнем балконе лежат навалом
Спички. Там же Танька - на раскладушке.

Дверь отворил и прошел на балкон –
А ночи-то южные безлунны и чёрны:
«Никто не увидит, наверно», - и он
Вскочил на перила проворно.

Ну, что же, что голый – такой вот разрез,
Не видел он в этом изъяна:
Спички взял и назад полез.
А в это время Татьяна

Глаза открывает и видит – О, страх –
Болтается…Что? Угадай-ка.
Зашлась в истерическом крике в сердцах,
Вскочила с постели хозяйка.

От крика такого разжались руки,
И прямо с четвертого этажа
Сорвался майор, не издав ни звука,
Упал на траву и остался лежать.
***
Без грусти не вспомнишь про этот фурор,
Но и без смеха – ни разу…
Но… встретил живым тот праздник майор…
В госпитале... с загипсованным тазом.

На всякий случай размещу и на этой ветке вазианские фотки:
http://s41.radikal.ru/i092/081 ...
http://s52.radikal.ru/i136/081 ...
http://i004.radikal.ru/0811/d1 ...
http://s54.radikal.ru/i146/081 ...
http://s48.radikal.ru/i120/081 ...
http://s57.radikal.ru/i157/081 ...

Чернышев Анатолий, Седой Паромщик (если я правильно понимаю, он же Голубев Василий), я о вас слышал из разговоров отца, поэтому обращаюсь к вам: 29 октября 2008 г. моего отца - Назарова Бориса не стало. Причиной тому послужил обширный инсульт. 25 октября его увезли в реанимацию, вечером того же дня он впал в кому, в 23.30 28.10.08 г. сердце остановилось. Врачи боролись за него 50 мин, но.... В сознание он так и не приходил.
54 года, слишком рано.
Земля ему пухом.
С ув., Назаров Валерий.

Валера, примите моё глубочайшее соболезнование, слишком рано ушёл отец.

В Вазиани мы долго вместе служили, может быть у тебя остался в памяти из детства Димка Малиновский (один детсад, одна школа) и подружка у вас была Юлька Ильина.

Земля пухом Борису.

Назаров Валерий:

Чернышев Анатолий, Седой Паромщик (если я правильно понимаю, он же Голубев Василий), я о вас слышал из разговоров отца, поэтому обращаюсь к вам: 29 октября 2008 г. моего отца - Назарова Бориса не стало. Причиной тому послужил обширный инсульт. 25 октября его увезли в реанимацию, вечером того же дня он впал в кому, в 23.30 28.10.08 г. сердце остановилось. Врачи боролись за него 50 мин, но.... В сознание он так и не приходил.
54 года, слишком рано.
Земля ему пухом.
С ув., Назаров Валерий.


Валера, ты принес для меня отнюдь не радостную новость. Борис был не просто однополчанином, он был человеком, определяющим лицо полка. И это ему удавалось.
а я могу сказать илшь следующее:

Очень много историй помнит вазианская память. Ты один из тех, кто писал историю вазианского полка, хорошую, блистательнуюисторию. Без тебя сложно представить Вазиани, полк.

Земля тебе пухом, Борис, а Душа пусть упокоится на небесх.

От именит всех вазианцев.

Назаров Валерий:

Чернышев Анатолий, Седой Паромщик (если я правильно понимаю, он же Голубев Василий), я о вас слышал из разговоров отца, поэтому обращаюсь к вам:


Валера, не сразу, но невольно родились строчки, от души:

Прощай, мой друг, к тебе так в первый раз
Я обращаюсь и свободно, и высоко.
Выходит, пробил твой последний час:
Мы здесь стоим, тебя же нет средь нас,
Мы здесь стоим - а ты уже далеко.

Ты в свой маршрут неведомый ушел.
Ты сам его по карте проложил.
На нашу встречу вазианскую ты не пришел -
Причину легковесную нашел -
Но я не обижаюсь, ты же просто – ЖИЛ!

Кого там встретишь - передай привет:
Там Багомед, Егорка – мало ль их,
И кто ушел позднее – яркий свет
Пусть светит всем. Теперь их с нами нет.
Мы помним их, мы не забыли ИХ!

Прощай, товарищ мой, ты рано так ушел.
Тебя проводят в НЕБО журавли:
Пусть будет НЕБО для тебя – мягчайший шелк,
Я верю – у тебя все будет ХОРОЩО -
Мы будем вспоминать тебя, с ЗЕМЛИ!

28-20 ноября. Егорка тоже в это же время. Может показаться, что это - несправедливо. Но я скажу по другому - час пробил. Мне жаль, Борис, нам всем жаль, что ты многого недосказал, недоговорил, недообщался, недосмеялся... - недожил. Земля тебе пухом.

А ДУША пусть упокоится на НЕБЕСАХ! Только там твое место.

Александр Малиновский:

Валера, примите моё глубочайшее соболезнование, слишком рано ушёл отец.

В Вазиани мы долго вместе служили, может быть у тебя остался в памяти из детства Димка Малиновский (один детсад, одна школа) и подружка у вас была Юлька Ильина.

Димку конечно помню, дружбан все-таки, большой ему привет.

Спасибо всем за теплые слова.

Назаров Валерий:
Димку конечно помню, дружбан все-таки, большой ему привет.


Валера, обязательно передам. Дима сейчас живёт (служит) в Иркутске, РВСН, получает второе высшее образование, и видимо будет заканчивать с армией.

Да, новость очень печальная!
Всем родным - мои глубокие соболезнования!
Смерть явно преждевременная. Светлая память как о человеке, летчике - останется со мной навсегда.

Я вспоминаю наших командиров:
Всех называли по фамилии и званию.
Но был особый командир – Ринчинов -
Он заслужил особое признание

Его по имени мы называли за глаза,
Как друга, как товарища, как своего.
О нем плохого, ну никто ни разу не сказал.
Достоинств очень много у него,

Но я не дифирамбы петь хочу,
А очень коротко о сути рассказать:
При нем сложнейшие задачи нам были по плечу,
При нем мы начали по настоящему летать.

Он ничего существенного и не сделал вроде,
Но все при нем жужжало и летало.
Полком мы делали посадки, хоть в природе
Такого минимума не существовало.

Не помню я при нем пустых решений:
Все указания просты, точны и кратки.
Мы, как положено, отшлепали мишени
В Марах и местных положили на лопатки.

Конечно, были промахи, но это не считалось:
Полк был надежен, как от Мосина винтовка -
На первом месте потому что оказалась
Основа всех основ – к полетам подготовка.

Но после порки - на контроле - жуткой,
В которой каждый хоть разочек штопорил,
В класс летной подготовки, словно на минутку,
Он каждый раз с улыбкой заходил:

-«Ну, как дела?» - «Плывут…», - «Ну, что ж, бывает», -
И пару-тройку анекдотов – все на злобу дня.
Оттаивает летный класс, тихонько оживает…
Такие вот воспоминанья у меня.

А это - моему ведомому, а потом - ведущему - Саше Шумкину:

А мне везло с ведомыми, всегда везло,
Как будто я удачливый без меры:
Стояли, как пришитые - крыло в крыло,
Как в танце у партнерши возле – кабальеро.

Я в воздухе мог делать, что хочу:
Любой маневр был для меня доступен,
Любой маневр был по… был по плечу,
Как не был бы он труден, неприступен.

Мне с Сашей повезло, мы вместе с ним
В бывалых ассюганов поиграли:
Сначала я был впереди, и вместе с ним
На крыльях горный воздух собирали.

Потом и он ведущим стал, я – позади
Но мы опять крутили, что хотели.
А что в Марах? Ты в небо не гляди -
Никто не видел этой карусели.

Вот так и шли по жизни, каждый раз
Оглядываясь: как там мой ведомый –
Дистанция и интервал - все высший класс -
Обоим нам до запятой знакомо.

Он и сейчас на новое нацелен,
Он и сейчас там где-то, впереди.
Возможно, он недалеко от цели,
А может от нее на полпути.

Не в этом дело, нет, не в этом дело:
В нем что-то вазианское живет.
Он внутренне и внешне – кабальеро.
Так и иди вперед, так и иди вперед.

Вот он, Саша Шумкин, в кругу кабальер:
http://s54.radikal.ru/i146/081 ...

Друзей у меня на земле очень много:
И рядом, и где-то в далеких краях.
Сейчас я хочу рассказать про Серегу -
Я был у него недавно в гостях.

Конечно, в запасе, все как обычно.
Конечно, квартира – не царский дворец.
Конечно, семья - я не вру – симпатичная.
Конечно, работает старый боец.

Обычная жизнь рядового пилота:
Живет, о полетах память храня.
Быть может, он – рядовой для кого-то,
Но только, поверьте, не для меня.

Но, иногда, как цунами нахлынет
Воспоминаний пчелиный рой,
И словно сердце наружу вынет,
Что даже слезу не унять порой.

Он к небу тогда поднимается ближе -
На лифте на самый последний этаж -
И смотрит в окно, как глиссаду лижут
Друзья-самолеты, и бьет кураж.

Он словно бы там, в каждой кабине
Привычной тропой на посадку идет.
Он снова в привычной воздушной стремнине,
И так же послушен рулям самолет.

Успешно дойдет до посадки, играя -
Глядишь, разожмет ностальгия руку,
Отпустит горло – и он, вздыхая,
Услышит, как сердце стучится глухо.

И снова – в круговорот событий:
Нужно по жизни вперед идти.
Я вот что скажу – Вы меня простите –
Добрей человека сложно найти.

Дружище, Серега, прости мне слезливость,
Я рад тебя видеть: тогда и сейчас.
Нам свыше дана благодатная милость
Смеяться и радоваться каждый раз,

Когда неожиданно видим друг друга,
А лучше – когда сюрпризов нет.
Я очень прошу: окажи мне услугу –
Домой проведи, наконец, Интернет.


Сергей, Рае - привет и спасибо за тормозок - пригодился!

Летчик всегда первый

Единый замысел определяет наш успех,
Нам всем, кто вышел на задание в полет:
У каждого – свой план, но каждый – лучше всех
Свою машину к цели приведет.

В воздушный омут – с головой и с упоеньем;
Любой противник будет для меня – вторым.
На землю я его отправлю с наслажденьем.
Пусть будет Гроб – как говориться – с ним.

Я – асс, я – первый, первый по любому.
Попробуй мне, противник, дорогу перейти
И если я – второй, то я – в дороге к Богу
Маршрут уже пытаюсь провести.

Я просто по-другому не хочу, не понимаю:
У каждого пилота есть свой личный Эверест.
И если летчик сам себя вторым считает,
То значит, на работе летной нужно ставить крест.

Я не представлю Чкалова – вторым,
Покрышкина вторым – не представляю.
Пусть первый – впереди, и первый же – за ним:
Я каждому быть ПЕРВЫМ искренне желаю!

Давайте вспомним с горечью и болью
О тех, кто с нами начинал, но не дошел.
Пусть запоздало, их почтим с любовью:
Им там – без нас - наверно, хорошо.

А нам без них? Сегодня боль утраты
Немного притупилась, улеглась.
Наверно, мы ни в чем не виноваты,
Что та беда тяжелая стряслась.

Наверно, Вы не виноваты тоже,
Что не посадкой завершили свой полет.
Пусть память о потерях сердце гложет -
Нам неизменно всем идти вперед.

Вы где-то там, в далеком поднебесьи,
А мы пока в строю к плечу плечо:
Мы ощущаем тоже Ваши плечи,
Дыханье Ваше чувствуем еще.

И в каждом деле, чем сейчас живем,
В любой проблеме, что сейчас решаем,
Друзья, Вы с нами, тут, и за любым столом
Мы третий тост за Вас провозглашаем.

Не спеша подхожу к самолету с улыбкой и ожиданием.
Еще издали вижу его, устремленного явно вперед.
Я любуюсь им – рук человека красивым созданием
Под названьем красивым и гордо-простым – САМОЛЕТ.

Я не верю, что все самолеты похожи, одинаковы до идентичности.
Создавали, быть может, их по одному образцу и подобию.
Но у каждого есть и характер, и нрав. Мне одни – симпатичные,
А к другим ощущаю нестойко-размытую все-таки фобию.

«Здравствуй, мой дорогой, мы не виделись долгие целые сутки.
Нетерпение встречи желанной нас отпустит едва ли.
Потерпи, дорогой, пробегут быстро четки-минутки,
И мы снова с тобой улетим в небеса, в необъятные дали».

Техник – нянька для малыша-самолета – подходит с докладом:
О готовности, заправке-зарядке, о проведенных работах.
Руки жмем и с улыбкой глядим друг на друга: мы действительно рады
Встрече утренней, жданной, началу работы-полетов.

Подхожу к малышу, кожу серую нежно глажу шершавую
Обтекателя, что на носу, за которым прицел упрятан надежно.
Обходя не спеша самолет по маршруту слева на право, я
Убеждаюсь: готов самолет – расписался, и – в кабину, теперь уже можно.

Я сажусь в самолет неторопливо, с серьезным вниманием
Обегаю глазами: приборы, тумблеры построены в ряд -
Здесь все штатно. Пристегнулся, кислородную маску затем одеваю я.
Дали запуск, закрываю фонарь – до чего же я рад.

Загудела, запела турбина прекрасную чудную песню.
«Я с тобой, мой родной, мы в вибрации пьяной единой слились.
Мы все сделаем правильно, вырулим слаженно, вместе,
Чтоб потом после взлета сердца от восторга зашлись».

Наступил мой черед, выпал мой обозначенный номер:
Я на взлетной - нос по оси - время желанного взлета пришло.
Я – огромный, не детский, а сложно-тяжелый трансформер:
Фюзеляж – мое тело, а руки – с широким размахом крыло.

Сзади бухнул форсаж, с силой в спину толкнул, но очень нежно:
Вот он, миг долгожданный, великолепно-прекрасный
Мы несемся вперед, поднят нос и – отрыв. Снова в мире безбрежном
Я, счастливый, с восторгом кричу, с упоением: «Небо, здравствуй!»

Как я стал летчиком.

Хочешь – не хочешь, есть фактор могучий
В жизни у каждого, в каждой судьбе.
Он называется коротко – СЛУЧАЙ,
Что жизнь корректирует сам по себе.

Школу закончил я словно играя
Успехом, удачей, жизнью, судьбой.
Как в институт поступил, я не знаю,
Словно само получилось собой.

Уйти предложили – великая тайна -
Тогда все задолженности я закрыл.
Призван в солдаты тоже случайно:
Военкомат обо мне позабыл.

Армия. Канск. Дорогая учебка.
Тяжко солдату: служи – не зевай.
Тут привязались товарищи крепко:
«Давай-ка в училище поступай.

Наши отцы всю жизнь прослужили -
Про армию хорошее все говорят».
И две недели мне в уши нудили,
А я внимал две недели подряд.

Наконец, надоело и я заявляю:
«Все, мне приелась ваша нуда.
Если ОРЕЛ – рапорт я оформлю,
Если же РЕШКА – идите… Куда?

Сами все знаете». Есть и монетка.
Гривенник. Это я помню сейчас.
Ловко подбросил монету и метко
В ладошку поймал и зажал про запас.

И потихонечку, палец за пальцем
Я разжимаю ладонь и гляжу:
А там, одиноким бродягой-скитальцем,
ОРЕЛ: поступаю, понятно ежу.

Вот и Училище, славная КАЧА.
Экзамены сдал, из солдат - лучше всех.
Прошел медкомиссию, как же иначе,
По первой группе – это успех.

Но на мандатной комиссии строго
Старый полковник устало спросил
(я был – двухсотый, а там еще много
Поджидает за дверью, а нет уже сил):

«Где это Вас так долго носило?
Возраст превышен, уже перебор».
А сердце просилось, сильно просилось
В курсанты. Всему наперекор.

И на плацу торжественно-строго
Абитуриентов построен десант.
Назвали мою средь фамилий многих!
Сияю от счастья: я тоже КУРСАНТ!

В жизни спокойной и в жизни кипучей,
Все-то в ней есть: и покой, и борьба.
Там, где я думал - работает СЛУЧАЙ,
Вижу - срабатывает СУДЬБА.

Слава Богу - вылечил свой системный блок. Поэтому - продолжаю. Это - про Гавшина Колю:

Я помню, Коля, многое, что было.
Все перечислить сразу невозможно.
О том, что было раньше - сердце ныло -
Я вспоминаю нынче осторожно.
Как мы дежурили с тобой и день, и ночь,
Как жилы напрягали, чтобы превозмочь
Что командиры в кабинетах сочиняли:
Туда бы их самих – исполнили б едва ли.
Что, Кюрдамир – так, точечка на карте.
Ее не знали мы, когда б не командиры.
Они-то задавали нам ориентиры,
А мы сидели, как за школьной партой -
Так научиться воевать хотелось,
И мы стремились овладеть военным делом.

А транссибирский перелет, ты помнишь, Коля?
Я думаю, ты помнишь – кто ж его забудет.
По небу мы вели по борозде, и вволю
Свободой наслаждались. Дальше - будь, что будет.
Чирчик ты помнишь – ровно две недели
Там в ожиданьи вылета мы с удовольствием сидели.
И Учарал такой тоскливо-одинокий
Нас постно принял, постно проводил далеко.
А в Барнауле комары размером с табуретку,
Нам спать мешали. Да, спасибо пиву,
Что нам позволило уснуть красиво,
А ведь на окнах были в дырах сетки.
Но мы настойчиво торили путь к востоку
В Улан-Удэ, желанный и далекий.

И мы дошли, и мы вернулись в сказку,
Которая зовется Вазиани.
И снова дома каждый был обласкан -
Нас из звена почти не вынимали.
Мары, Кулеви, Пойли – это ли невзгоды –
Нам все равно, какая там погода,
Мы выполним задание любое –
Вот это знали точно мы с тобою.
Потом - развал Страны Великой без остатка,
3атем, уход из Грузии бесславный,
Но самолеты мы забрали, это – главное.
Потом Тамбов – рассылка-разнарядка.
Мы встретимся когда-нибудь опять,
И будем долго это вспоминать.

Не спеша подхожу к самолету с улыбкой и ожиданием.
Еще издали вижу его, устремленного явно вперед.
Я любуюсь им – рук человека красивым созданием
Под названьем красивым и гордо-простым – САМОЛЕТ.

Я не верю, что все самолеты похожи, одинаковы до идентичности.
Создавали, быть может, их по одному образцу и подобию.
Но у каждого есть и характер, и нрав. Мне одни – симпатичные,
А к другим ощущаю нестойко-размытую все-таки фобию.

«Здравствуй, мой дорогой, мы не виделись долгие целые сутки.
Нетерпение встречи желанной нас отпустит едва ли.
Потерпи, дорогой, пробегут быстро четки-минутки,
И мы снова с тобой улетим в небеса, в необъятные дали».

Техник – нянька для малыша-самолета – подходит с докладом:
О готовности, заправке-зарядке, о проведенных работах.
Руки жмем и с улыбкой глядим друг на друга: мы действительно рады
Встрече утренней, жданной, началу работы-полетов.

Подхожу к малышу, кожу серую нежно глажу шершавую
Обтекателя, что на носу, за которым прицел упрятан надежно.
Обходя не спеша самолет по маршруту слева на право, я
Убеждаюсь: готов самолет – расписался, и – в кабину, теперь уже можно.

Я сажусь в самолет неторопливо, с серьезным вниманием
Обегаю глазами: приборы, тумблеры построены в ряд -
Здесь все штатно. Пристегнулся, кислородную маску затем одеваю я.
Дали запуск, закрываю фонарь – до чего же я рад.

Загудела, запела турбина прекрасную чудную песню.
«Я с тобой, мой родной, мы в вибрации пьяной единой слились.
Мы все сделаем правильно, вырулим слаженно, вместе,
Чтоб потом после взлета сердца от восторга зашлись».

Наступил мой черед, выпал мой обозначенный номер:
Я на взлетной - нос по оси - время желанного взлета пришло.
Я – огромный, не детский, а сложно-тяжелый трансформер:
Фюзеляж – мое тело, а руки – с широким размахом крыло.

Сзади бухнул форсаж, с силой в спину толкнул, но очень нежно:
Вот он, миг долгожданный и великолепно-прекрасный.
Мы несемся вперед, поднят нос и – отрыв. Снова в мире безбрежном
Я, счастливый, с восторгом кричу, с упоением: «Небо, здравствуй!»

Я потом проверю

В военном городке в учебном классе
Занятия, и старшим был майор.
Как генерал, весь в ощущеньи власти.
И что ни слово – грозный приговор.

Рука. Просящий взгляд. Что было прыти
Поднялся лейтенант во цвете лет:
«Я очень Вас прошу, позвольте выйти», -
«А вам куда?», - «Мне нужно в туалет».

В глазах майора не светились мысли,
И это, впрочем, не было потерей:
«Вы что же, лейтенант, так быстро скисли?
Хотя… Идите… Я потом проверю».

Не надо грусть наматывать на уши:
Пилота – нет, душа его – жива.
Ее услышал я, внимательно прислушался -
Услышал шепот - откровенные слова:

«Не стоит плакать, смерти нет на свете.
Есть бесконечный, упоительный полет.
И потому во сне летают дети,
И это – в каждом до конца живет.

Не нужно слез, порадуйтесь и спойте
Про Авиацию и Небо без границ.
Бутылку непочатую откройте
И выпейте за тех, кто рухнул вниз

На Землю и чужую, и родную.
Порадуйтесь, что я опять летаю.
Я не жалею, что судьбу такую
Сам выбрал, по-другому не желаю».

И словно силуэт не очень ясный
Я различил вблизи, тут, рядом, около:
Душа пилота, уходя в полет прекрасный,
Легонько по плечу меня похлопала.

Мы тоже готовимся к Новому году,
Но в русских традициях – так повелось.
Сейчас все спокойны, но много народу
На взводе живет, как по жизни пришлось.

Заботы у всех одинаково значимы:
Накрыть бы на стол, чтоб не стыдно гостей
Домой приглашать, ну а как же иначе -
Год хлебосолен с приходом друзей.

И вот, остается примерно два дня,
Ажиотаж достигает вершины,
Началась магазинная беготня
Шагами широкими, многоаршинными.

Зачем нам меню обсуждать: без забот
Салат «Оливье» на столе пусть красуется,
Конечно – шампанское – все ж Новый год,
Торт, шоколад и дежурная курица.

Фрукты, цитрусы, ананас,
Яблоки разные, может быть сливы,
Ну и конечно радует глаз
Селедка под шубой такая красивая.

А про бесценное я умолчу:
Это – святое в любом селении -
Нам по нутру это и по плечу –
Водка с разными солениями.

Вот только теперь среди этих забот
Мы всю подготовку достойно оценим:
Такой Новый год – это наш Новый год,
Мы в будущее с этим столом нацелены.

Стандартно все, как дуга коромысла
События, тосты – хороводом одним.
Сюрпризом порадовать могут мысли:
Пожуем-увидим – но навряд разглядим.

Про Новый год, я думаю, еще будет, а пока про наше...

Рука скользнула по стволу корявому:
Ну, что, мой друг, шаршава наша жисть?
Ты, помню, прежде был слегка кудрявым,
Теперь тебе хоть в темечко смотрись.

Ну, а мои, неярко рыжеватые,
Во всю покрыла пылью седина.
Не важно: без волос мы иль патлатые -
Нас не поборют годы-времена.

Не все еще, не все еще потеряно,
Невзгоды как-нибудь переживем.
Промеряем, что не было промерено,
Куда не попадали - попадем.

И только небо голубым отливом
К себе манит и в высоту зовет.
Там ты когда-то, помнишь, был счастливым,
Я тоже был: кто знает – тот поймет.

Все так, как прежде: и жена, и дети,
Работа есть и чашей полной – дом.
Но только хочется как раньше, на рассвете
Неспешно ехать на аэродром.

Услышать снова форсажи на взлете,
Жгуты увидеть на концах крыла,
Почувствовать, что снова ты в полете,
И убедиться – юность не прошла.

И, наконец, позвать к себе всех внуков,
Схватить в охапку, привести сюда гуртом
И преподать с улыбкой мудрой им науку -
Любимый показать аэродром!

Мы оставляем в Старом, уходящем
Все, что мешало, что давило плечи.
Но там же - в Старом – было много счастья:
Его хочу надолго уберечь я.
И ощущенья радости любой
Я в Новый год хочу забрать с собой,
Чтоб как рыбак приличному улову
Я радовался счастью, был бы счастлив снова.
А все невзгоды пусть маячат за спиной.
Ошибок разных сделано немало -
Ко мне от них нисколько не пристало -
Мой опыт все равно останется со мной.
А Новый год, меняя наши души,
Пусть в дверь звонит: мы будем ждать и слушать.

И каждый раз не очень сильно грусть
В сознание как влага проникает.
Уходит год в анналы, ну и пусть:
Нам годовую радость оставляет,

С собой берет за целый год печаль
И неудач огромный ворох – пусть с собой уносит.
Пусть Новый год еще не промычал,
Но он сопит за дверью: «В дом впустите», - просит.

На мощной холке не висит ярмо,
Спокоен он, тверд и монументален.
Попробуй-ка, поставь ему клеймо,
Когда он – мощный – трется у дверей и ставен.

Я вынесу душистого ему охапку сена
И положу у ног – бери-ка, ешь, родимый,
Ты будешь целый год со мной, бессменно,
Пойдем с тобой путем непроходимым.

12 месяцев на пахоте одной
Мы проведем, работники счастливые,
Чтоб в декабре, договорившись меж собой,
Мы встречу новую устроили бурливую:

Придет тигренок в шкуре полосатой,
Ему нальем мы миску молока,
И он на трон свои возложит лапы,
Займет твой пост, но это – позже, а пока

Тебя встречает Крыса – мудрая хозяйка,
Тебе свой жезл правителя на год передает.
Мычи, теленок, силу испытай-ка,
Иди вперед, тяни свой груз вперед!