не спится

Джукчингач, Ваше жилище полностью уничтожено наводнением?

нет подтопило

Что заставило выбрать для жилья такое неспокойное место, Вы яхтсмен? Или так удобнее получать крупные партии контрабанды?

Джукчингач, кому спишь?

марсианин:
ранее ходил на классе Оптимист даллее дошел до Торнадо
ну а банда сама в руки....

Я угадал!!! Жизнь - связанная с морем!!!
Контрабанду привозят тоннами из третьего мира и пытаются всучить, пока coast guard не засекла!

2 Джукчингач.
Вопрос 1. На каком побережии Вы ходите на Торнадо? Если конечно не секрет.
Вопрос 2. Существует ли опасность подвергнуться нападению акул, косаток, моржей, кашалотов, осьминогов, кальмаров, плезиозавров, ихтиозавров, мозозавров, кетцалькоатлей? (ненужное не упоминать).
Вопрос 3. Есть ли у Вас капитанская фуражка с "крабом"?

Примечание: Вопрос 3 задан из чистой зависти, доннерветтер!

Думаю. Джукчингачу надо срочно изменить ник! Например: капитан Флинт, адмирал Нельсон, адмирал Бенбоу и т.д. Назначить его на ветке заместителем командира по морским делам. Сокращекнно - замкомпоморде!

В левой руке он держал
Круглый и мокрый штурвал.
В правой руке он держал
Грудь нимфы и весело ржал.
На внезапно налетевший шквал
Он при этом бесстрашно клал.
Луч света дневного пропал,
Но он на борту не дремал.
И рифов голодный оскал
Меж тем над водой его ждал.
Он вовремя подал сигнал
Флажки нацепивши на фал.
А нимфа сказала - Нахал,
Ты мне кое-что обещал!
И нафик тебе этот фал?
Сейчас нас накроет вал!
О, если б судьбу свою знал,
Не нимфу сейчас бы лобзал!
А пил бы в кругу друзей
На милой Отчизне своей!

Какой интересный русску язык! Фал... фаллос... Это однокоренные слова?
Тогда можно написать так:

"...Нацепив флажки на фаллос,
нимфу юную прогнав,
(под ногами лишь мешалась!),
В рот усы в волненьи взяв,
Презирая рук усталость,
Резко крутанул штурвал-
Подвернуть хотел лишь малость-
Но на рифы он попал...
Скрежет, треск, воды кипенье-
Все познал он в этот рейс!
Гибнет судно - эка жалость...
Тонет с долларами кейс..."

марсианину: Нормально!
Я всегда мечтал постичь искусство палиндрома. Не пробовали? ...А роза упала на лапу Азора...
Годах в 70-х (ХХ века) в журнале Знание - сила (или ТМ, я больше никаких журналов и не читал)был приведен палиндром на целую страницу! И всё было по смыслу! Вот это было - ДА!

Материал из Википедии — свободной энциклопедии
Фал — снасть (верёвка) для подъёма паруса.
Крепится к верхнему углу паруса и проходит через блок на топе к низу мачты. Подъём паруса производится вручную или с помощью лебёдки. Свободный конец «закладывается» на стопор или утку.
В качестве фалов используются металлические, синтетические или пеньковые тросы. Фал испытывает большую нагрузку при работе.
Относится к бегучему такелажу.

От себя: сигнальные флажки содержащие конкретную информацию вручную набираются на фал сигнальщиком. После чего, выбирая фал, флажки поднимаются на всеобщее обозрение (прочтение). Вроде так.

Материал из Википедии — свободной энциклопедии
Фаллос (греч. Φαλλός) — символическое изображение эрегированного пениса, предмет культа многих языческих религий. В искусствоведческой литературе используется как эвфемистический термин и при описании несакральных изображений.

От себя: добавить нечего к материалу от Википедии. Однако в оригинальном стихотворении использована допустимая игра слов - образов. Согласитесь - набрать флажками сообщение на фаллос, а потом поднять его на всеобщее обозрение вручную или с помошью лебёдки - это по нашему!
Недаром нимфа была так сердита. Она-то рассчитывала на прямое использование Ф. по назначению...

Батюшки! Опять ляп получился... Как же он теперь без лебедки-то?

"...Молодая лебедка моргнула,
Павой плавно по кругу прошлась,
И просмоленный трос тормознула...
Джукчингачева страсть улеглась..."

Теперь-то, хоть, правильно?

Исполнять на мотив цыганского романса: "Я пью, мне всё мало..."

Крутобёдрая лебёдка,
Две реборды, барабан.
За бортом скулит селёдка-
Страшен в море ураган!

На борту висит молодка,
Где мой старенький наган?
Плещет в рюмке моей водка,
И преломлен круасан...

марсианину: Кстати, Вы обратили внимание как выражаются в культурном обществе, куда меня уже давно не пускают: "эрегированный пенис".
По-нашему, по солдатско-матросски, если так выразиться вслух в кубрике, али в казарме, то точно по морде лица схлопочешь от сослуживцев...Типа "бланшированный перец"...

да

нет

Где-то я уже слышал что-то похжее по ритму и размеру:
"...Говорит марлин улитке,
хочешь-можешь поплясять..."

Для ДБ.
И услышал в ответ: И не то, чтобы - да, И не то, чтобы - нет...

марсианину: Эту песню, приятель, мы с тобой пели будучи в команде Чёрной бороды, когда кренговали нашу галеру в потаённой бухте на Тортуге.

Нееет, это мы слушали песни квазиразумных на Квазанге IV.

Неужели ты всё забыл, старый друг?

Пятнадцать человек на сундук мертвеца,
Йо-хи-хо, и бутылка рому!
Пей, и дьявол тебя доведет до конца.
Йо-хи-хо, и бутылка рому!

Их мучила жажда в конце концов,
Йо-хи-хо, и бутылка рому!
Им стало казаться, что едят мертвецов.
Йо-хи-хо, и бутылка рому!

Что пьют их кровь и мослы их жуют.
Йо-хи-хо, и бутылка рому!
Вот тут-то и вынырнул черт Деви Джонс.
Йо-хи-хо, и бутылка рому!

Он вынырнул с черным большим ключом,
Йо-хи-хо, и бутылка рому!
Ключом от каморки на дне морском.
Йо-хи-хо, и бутылка рому!

Таращил глаза, как морская сова,
Йо-хи-хо, и бутылка рому!
И в хохоте жутком тряслась голова.
Йо-хи-хо, и бутылка рому!

Сказал он: "Теперь вы пойдете со мной,
Йо-хи-хо, и бутылка рому!
Вас всех схороню я в пучине морской!"
Йо-хи-хо, и бутылка рому!

И он потащил их в подводный свой дом,
Йо-хи-хо, и бутылка рому!
И запер в нем двери тем черным ключом.
Йо-хи-хо, и бутылка рому!

Огромное количество драгоценной воды должно кого-то пугать?

Вопрос 1. На каком побережии Вы ходите на Торнадо? Если конечно не секрет.
Вопрос 2. Существует ли опасность подвергнуться нападению акул, косаток, моржей, кашалотов, осьминогов, кальмаров, плезиозавров, ихтиозавров, мозозавров, кетцалькоатлей? (ненужное не упоминать).
Вопрос 3. Есть ли у Вас капитанская фуражка с "крабом"?


1 северо-запад
2 опасность подвергнуться нападению плезиозавров, ихтиозавров, мозозавров, кетцалькоатлей
реальна
3 да есть

Джукчингач, Вы проспали все общение! Сегодня Ваш бенефис.

есть

довольно спать господа на связь срочно....
такие события такие ......

Что такое? Опять что-то плохое?

Хочу ознакомить достопочтейнейшую публику еще с одной редкой книгой, об авторе и названии которой пока сознательно не упоминаю. Если постоянных посетителей ветки она заинтересует продолжу ее публикацию (сокращенный вариант), а пока, в качестве вступления...

— Огни, ваше благородие!
— Что? — не понял Арцеулов, на всякий случай покосившись в ночную тьму, куда указывал незнакомый ему унтер-офицер — напарник по караулу.
— Огни, господин капитан, — повторил унтер, вновь тыча куда-то вдаль. В голосе его чувствовался плохо скрытый страх. — Повстанцы, ваше благородие! Сторожат!
Арцеулов пожал плечами и всмотрелся. Сквозь темень, опустившуюся на Нижнеудинск и затопившую станцию, он разглядел множество огоньков, охватывавших город неровным полукольцом.
— Прекратите панику, унтер! — наконец буркнул он, морщась от налетевшего ледяного ветра. — Вечно вам повстанцы мерещатся… Лучше пройдемся, а то заледенеем.
Капитан одернул свой черный полушубок и решительно зашагал вдоль эшелона. Но унтер не унимался — он заспешил следом, стараясь не отстать от Арцеулова.
— Так костры же! — выкрикнул он. — По всем сопкам костры!
— Это легионеры! — не особо уверенно возразил Арцеулов, вновь кривясь от холода. В полночь, когда они заступили на пост, было минус двадцать девять, а теперь мороз перешагнул тридцатиградусную отметку.
— Не-а, — немедленно возразил унтер. — Чехи — они у самой станции костры жгут. Дальше — боятся. Дальше — эти…
— Ну и черт с ними! — вконец разозлился капитан, резко останавливаясь и с трудом удерживаясь, чтобы не врезать напарнику прямо по перепуганной физиономии. — Бежать вздумал, сволочь! Своих увидел!
— Бежать, — пробурчал унтер-офицер и бросил злобный взгляд на капитана. — Как же, убежишь! Я ведь, как и вы, черный гусар! Они меня сразу…
Арцеулов повернулся к унтеру спиной и зашагал дальше. Эшелон был огромен, и, чтобы обойти его, требовалось больше получаса. Впрочем, они были здесь не одни — еще двое шли навстречу, еле заметные в тусклом свете станционных огней. Несмотря на лютый холод и панику, караульная служба неслась исправно — начальник штаба Верховного, генерал Зенкевич приказал ставить в караулы лишь офицеров и особо надежных унтеров. Многие заворчали, Арцеулов же отнесся к приказу спокойно — здесь, в ночной тьме, окруженной мигающими огоньками повстанческих костров, исчезло томящее чувство западни, не покидающее его за бронированными стенами поезда Верховного Правителя адмирала Колчака.
В конвой Верховного Арцеулов попал три месяца назад, сразу после госпиталя. Точнее, адмирал приказал зачислить капитана в свой конвой еще в апреле прошлого, 19-го года, когда Арцеулов — тогда еще поручик, — вместе с полковником Гришиным-Алмазовым прорвался через красный фронт у Царицына, доставляя секретную депешу от Главкома Вооруженных Сил Юга России. Очевидно, Верховный решил дать молодому офицеру своеобразный отдых, а может, и украсить свой конвой ветераном Ледяного похода и Анненским кавалером. Но Арцеулов попросил лишь недельный отпуск, чтобы разыскать в Омске жену, а затем уехал на фронт. Он был зачислен в корпус Каппеля в самый разгар боев на Каме, воевал всего неделю, после чего потянулись месяцы госпиталей. В сентябре капитан вновь был зачислен в конвой Верховного и с тех пор, несмотря на несколько рапортов и личную беседу с адмиралом, служил в охране ставки. Впрочем, с начала декабря Арцеулов уже не просился на фронт — фронт сам нашел его, охватывая цепочкой ночных костров…
Капитан козырнул поравнявшемуся с ним патрулю и ускорил шаг — холод, несмотря на полушубок, становился почти невыносимым. Унтер вновь заспешил, притопывая на ходу, и капитан мельком подумал, что надо распорядиться выдавать караульным валенки. Внезапно где-то вдали, среди окружавших станцию сопок, резко ударила пулеметная очередь. Арцеулов замер, но вокруг было тихо.
— Стреляют, ваш бродь, — унтер уже был рядом и привычно ткнул рукой в толстой рукавице куда-то в ночную тьму.
— Не сунутся, — уверенно заявил Арцеулов. — Не нас побоятся, так чехов…
— И не холодно им, — каким-то суеверным тоном заметил унтер. — Словно медведи!
Арцеулов на секунду задумался. Повстанцы, равно как и другая красная сволочь, слабо ассоциировались у него с родом людским, и мысль о том, что повстанцы тоже должны мерзнуть на тридцатиградусном морозе, как-то не приходила ему в голову.
— Ну и пусть мерзнут, сволочи, — рассудил он. — Хоть бы все перемерзли!
— И волков не боятся! — тем же тоном продолжал унтер.
— Волков? — удивился капитан. Как и всякий горожанин, он помнил волков лишь по детским сказкам и редким посещениям разъездного зверинца.
— Так волки же! Расплодилось в войну! — в голосе унтера чувствовалось недоумение по поводу непонятливости офицера. — И зима опять же…
— Ерунда! — отмахнулся Арцеулов. — Они на винтовку не сунутся!
— Как же, не сунутся… Вот их высокоблагородие полковник Белоногов тоже так думали…
— Что? — дернулся Арцеулов. — Что ты сказал?
Арцеулов неплохо знал полковника Белоногова и немного ему завидовал. Белоногов был высок, красив, к тому же, как рассказывали, был прекрасным спортсменом. Капитан слыхал, что Белоногова очень ценил Верховный и держал, как говорили, для самых опасных поручений.
— Так что случилось с Белоноговым? — вновь поинтересовался он, заметив, что унтер молчит.
— Нашли его сегодня, — проговорил тот. — Почти сразу за станцией. Только по полушубку и узнали, да и от того одни клочья остались! Говорят, он вчера ночью хотел уйти. И следы вокруг — ни одного людского…
— Бред какой-то, — капитан знал, что такое смерть на войне, но гибель от волчьих клыков казалась почему-то особенно жуткой. — Почему же он не стрелял? Ведь вчера было тихо?
— То-то и оно, что не стрелял, — буркнул унтер. — Волки… И хорошо, если просто волки.
— Прекратите! — вконец озлился Арцеулов и молча зашагал дальше вдоль казавшегося бесконечным эшелона. Дурацкий разговор окончательно вывел из равновесия. Если унтер не врал, то Белоногов, пытался уйти не по своей воле. Такие люди не дезертируют, к тому же уходить ночью не имело смысла — куда проще это было сделать средь бела дня, просто отлучившись на станцию и скрывшись среди чешских эшелонов. Значит, их положение настолько невеселое, что адмирал послал с каким-то заданием своего самого надежного офицера. И, как выяснилось, послал на верную смерть. Но почему полковник не стрелял? Может, задание было настолько секретное, что он попросту не имел права обнаруживать себя? Нет, все равно получалось что-то несуразное…

Продолжение следует...

Продолжение.

...Странный мигающий свет в купе вдруг стал невыносимо ярким, Ростислав прикрыл глаза ладонями и тут же почувствовал легкий толчок в плечо. Он открыл глаза и увидел все тоже купе; в окошко, сквозь заиндевевшее стекло, светило совершенно обычное зимнее солнце.
А перед Ростиславом, чуть наклонившись, стоял вестовой в форме черного гусара.
— А! — встрепенулся Арцеулов, с облегчение убеждаясь, что это был действительно сон.
— Извините, господин, капитан, — вестовой стал по стойке смирно. — Стучал к вам, но вы не отвечали. Сморило вас, видать…
— Да-да, — капитан вскочил, соображая, что спать средь бела дня на службе, в общем-то, не полагается. — Слушаю вас, унтер-офицер.
— Вас к Верховному, господин капитан.
Арцеулов вздрогнул. То, что он мог понадобиться адмиралу в такой момент, показалось ему каким-то недоразумением. Он хотел было переспросить вестового, но решил все же этого не делать. В конце концов, отчего бы Верховному не вызвать одного из офицеров конвоя, хотя за все эти месяцы Арцеулов был на аудиенции у адмирала лишь один раз, еще в октябре, после своего очередного рапорта с просьбой направить на фронт.
Наскоро приведя себя в порядок, Ростислав поспешил вслед за вестовым, мельком посматривая по сторонам. Он заметил, что эшелон обезлюдел больше чем наполовину, стоявшие на постах часовые исчезли, а встречавшиеся по пути офицеры то и дело забывали козырять в ответ на приветствие. Арцеулов почувствовал позабытый холодок в спине — похоже, это был действительно конец. Ставка Верховного попросту разбегалась и к вечеру здесь едва ли удастся собрать боеспособную роту. Далекие костры на сопках, виденные им ночью, внезапно перестали быть чем-то абстрактным. Наверно, если бы не чехи, повстанцы уже давно были бы здесь.
В приемной Верховного все, впрочем, оставалось по-прежнему. У дверей стоял офицерский караул, а в кресле адъютанта все так же сидел лейтенант Трубчанинов. Услыхав шаги, он поднял глаза, и Ростислав заметил, что молодой офицер смертельно бледен. Трубчанинов — и это знали все, — пил крепко, но теперь он был трезв, и эта странная, неживая бледность на всегда румяном и самодовольном лице адъютанта не понравилось Арцеулову даже больше, чем все, происходящее на станции.
Трубчанинов тихим, невыразительным голосом попросил минуту обождать, скрылся в кабинете, но почти сразу же вернулся и попросил зайти.
Арцеулов хорошо помнил кабинет Верховного, украшенный огромным Андреевским флагом, с гигантским столом из мореного дуба и раскладной английской койкой у окна. Внешне здесь ничего не изменилось, да и Верховный, насколько успел заметить Арцеулов, выглядел по-прежнему. Гладкое лицо было тщательно выбрито, волосы аккуратно разделены «вечным» офицерским пробором, разве что обычно яркие губы стали какими-то серыми, а под глазами легли темные круги.
Услыхав рапорт капитана, Верховный лишь кивнул, не поднимая головы. Он сидел за столом и смотрел невидящими глазами перед собой. Прошла минута, затем другая, Арцеулов уже хотел напомнить о себе, когда адмирал внезапно поднял голову, затем пружинисто встал и вышел из-за стола.
— Какое сегодня число, капитан?
Вопрос был настолько неожиданным, что на мгновенье Арцеулов лишился дара речи. Казалось невероятным, что Верховный потерял счет времени. Впрочем, Ростислав быстро пришел в себя.
— Четвертое января, ваше высокопревосходительство! Если по большевистскому календарю…
— Ладно, — лицо адмирала дернулось (а может, он попытался усмехнуться?). — Сойдет и большевистский… Значит, у вас три дня, капитан. К седьмому числу вы должны быть в Иркутске.
Ростислав автоматически проговорил: «Так точно», мельком соображая, как можно попасть в Иркутск из нижнеудинской западни.
— В Иркутске вы найдете генерала Ирмана. Он начальник научного отдела военного министерства. Запомнили?
Арцеулов вспомнил коньяк и рассказ Любшина. Со вчерашнего дня в Иркутске не было никакого военного министерства, там заправлял эсеровский Политцентр, который едва ли окажет ему помощь в розысках совершенно неизвестного генерала. Похоже, адмирал подумал о том же.
— Я все знаю, капитан. Но вы должны найти генерала Ирмана в любом случае. Найти и передать ему мое письмо. Вы меня поняли?
— Так точно, — повторил Арцеулов и замолчал, видя, что Верховный собирается продолжать.
— В письме будет только условный знак. На словах предадите следующее: «Приказываю завершить проект «Владимир Мономах». Руководитель проекта прибудет к двадцатому января. В случае неудачи все должно быть уничтожено.» Повторите, капитан.
Арцеулов слово в слово повторил послание. Адмирал несколько секунд стоял неподвижно, а затем поднял глаза на Ростислава. В адмиральском взгляде сквозило нечто, похожее на удивление.
— Вам что-нибудь неясно, господин Арцеулов?
— Извините, ваше превосходительство, — заспешил Арцеулов, которому было неясно не «что-нибудь», а абсолютно все, от начала до конца. — Я найду генерала Ирмана…
— Совершенно верно, — резко перебил его Верховный. — Вы должны найти его живым или мертвым…
— Если он будет мертвый, — невольно усмехнулся Ростислав, — он едва ли сможет точно выполнить ваш приказ.
— Да, конечно, — адмирал тоже улыбнулся, и лицо его на миг потеряло обычную суровость. — Извините, капитан, зарапортовался. Если Ирмана не будет в живых — слышите, только в этом случае! — найдите полковника Лебедева. Он тоже служит в этом же управлении министерства. Больше об этом никто не должен знать. Еще вопросы?
— В послании сказано «в случае неудачи»… Как это понимать?
— А вам и незачем это понимать, — лицо адмирала вновь застыло и маленькие серые глаза впились в Ростислава. — Ваше дело, капитан, точно передать все Ирману. Впрочем, если он будет столь же непонятлив… Под неудачей я имею в виду неудачу самого проекта. Затем, если его руководитель не прибудет к двадцатому января, и возникнет опасность захвата объекта красными. Или еще кем-либо… До двадцатого января уничтожать проект запрещаю! Запомнили?
— Так точно, — в третий раз отчеканил Арцеулов.
— Хорошо, — сухо произнес адмирал, отворачиваясь и глядя куда-то в сторону. — Имейте в виду, я уже посылал полковника Белоногова. Похоже, красные что-то знают об этой операции. Желаю вам быть более осторожным… Возьмите письмо.
Письмо было небольшим, в половину обычного, без конверта и даже без какой-либо надписи на обратной стороне. Арцеулов успел заметить, что в самом письме никак не больше трех строчек.
— Я не запечатал его, — продолжил Верховный. — Прочитаете и выучите наизусть. Но уничтожать только в самом крайнем случае. Без письма Ирман вам может не поверить.
Арцеулов кивнул и спрятал листок в нагрудный карман своего английского френча.
— Мы, наверно, больше не увидимся, — внезапно сказал адмирал. — Но, в любом случае, я рад, что эти месяцы рядом со мной был такой отважный и преданный офицер, как вы… Прощайте, господин капитан.
Арцеулов козырнул и, щелкнув каблуками, вышел из кабинета. Он понял, что Верховный уже не верит в продолжение борьбы. Значит, никакой Монголии не будет. Что ж, в этом случае приказ адмирала оставлял ему хоть какой-то смысл дальнейшего существования. По крайней мере до двадцатого января, когда должен быть завершен совершенно неведомый ему проект «Владимир Мономах».
Он шел по коридору, не обращая внимания на царящую вокруг суматоху и даже не откликаясь на вопросы — кое-кто из знакомых офицеров уже успел узнать об аудиенции и спешил поинтересоваться случившимся. Арцеулов качал головой — теперь, когда был дорог каждый час, он должен покинуть поезд немедленно, покуда это еще возможно. Не удержавшись, он выглянул в окно и вздрогнул — прямо у эшелона, всего в нескольких шагах, стояла ровная и плотная цепь легионеров. Веселые парни в теплых полушубках довольно скалились, поглядывая на поезд Верховного. Очевидно, за последний час многое изменилось, и все люди, оставшиеся с адмиралом, оказались в западне.
Зайдя в купе, Арцеулов первым делом запер дверь и вытащил из нагрудного кармана письмо. Он не ошибся — в нем было всего три строки. Наверху стояло: «Генералу Ирману. Лично»; внизу была хорошо известная ему подпись Верховного, а посреди… Вначале Ростислав ничего не понял, затем вчитался, и, наконец, до него дошло.
Единственная строка странного письма гласила: «Рцы мыслете покой».
Для пароля адмирал отчего-то воспользовался названиями трех букв церковно-славянского алфавита. Что ж, очевидно, загадочный генерал Ирман должен иметь обо всей этой тарабарщине куда более точное представление.
Надо было собираться. Мелькнула мысль, что письмо неплохо бы зашить куда-нибудь в подкладку френча — но времени не было, и Ростислав вновь спрятал его в нагрудный карман. Собственно, брать из вещей было почти нечего. Арцеулов проверил оба свои револьвера: служебный «наган» и маленький бельгийский «бульдог» — подарок давнего приятеля и сослуживца по Марковскому полку Виктора Ухтомского. В полевую сумку он аккуратно уложил две гранаты — такому оригинальному использованию сумки его научил ротный, капитан Михаил Корф. Оружия хватало. Хуже было с деньгами, и Ростислав выругал себя за то, что не попросил у адмирала командировочных. Значит, железная дорога отпадала сразу, да и возможность как-то прокормиться в пути становилась проблематичной. Впрочем, сейчас уже было не до того. Ростислав еще раз выглянул в окно. Ровный строй легионеров стоял и здесь — поезд был окружен со всех сторон. Следовало поторопиться.
Ростислав рассовал по карманам оставшийся нехитрый скарб и критически осмотрел полушубок. Черный полушубок был всем хорош, кроме одного — вся Сибирь знала форму черных гусар. По слухам, повстанцы вешали офицеров в таких полушубках с особым удовольствием. Арцеулов не числился в черных гусарах, но, когда ударили морозы, ему достался именно такой полушубок, и теперь приходилось идти на явный риск. Промелькнула мысль о погонах, но капитан тут же обозвал себя трусом — снимать погоны он не собирался.
Оставалось последнее — Ростислав достал из нехитрого тайника под койкой фляжку и прикрепил ее к поясу. Это была непростая фляжка. В ней находился превосходный коньяк, который был вполне к случаю, но для капитана эта тяжелая металлическая фляга в удобном чехле, с выцарапанным возле горлышка вензелем «С.К.», имела особое значение. Она была с ним с начала мая, и с того времени он не расставался с ней ни на час...

Продолжение следует...

Джукчингач, так что у Вас там случилось? Обама что ли напугал чем-нибудь?

Продолжение.

...— Надо было уходить еще ночью, — негромко заметил Арцеулов, сидя у окна и поглядывая на улицу.
— Вы же видели Семена, — так же тихо ответила Наталья Берг, — он не мог идти… Ничего, уйдем, как стемнеет…
Арцеулов уже не первый час наблюдал из окна за обычно спокойной улицей, в который раз ругая себя за то, что не настоял на немедленном уходе из города. Под утро, вернувшись после столь удачной операции, все, включая даже неутомимого профессора, решили отдохнуть. К тому же освобожденный из большевистского узилища Семен Богораз совсем расклеился, заявив, что у него жар, и категорически отказавшись куда-либо идти. Время было потеряно, а наутро оказалось уже поздно — весь город был заполнен патрулями, и, как удалось выяснить выскочившему на разведку Казим-беку, вокруг шли повальные обыски. Оставалось уповать, что им повезет и на этот раз.
Семен Аскольдович Богораз сразу же не понравился Ростиславу. Дело было не только в том, что он явно был обузой отряду — со своей подлинной или выдуманной хворью. Этот тщедушный студент сразу поразил капитана холодным, законченным эгоизмом. Его почти не тронуло то, что знакомые и незнакомые люди — включая почтенного профессора, — всерьез рисковали из-за него жизнью. Богораз воспринял свое освобождение, как нечто само собой разумеющееся, и даже упрекнул спасителей в том, что они излишне мешкали. Добравшись до квартиры, он выбрал единственную более-менее удобную кровать, на которой обычно спала Берг, укрылся одеялами и потребовал, чтобы никто его не беспокоил. Вначале Арцеулов принял его за обычного труса, каких он успел немало повидать, но потом понял, что худосочный юноша еще худшей породы — из тех, кто видит в мире лишь одного себя. Во всяком случае, так казалось капитану.
— Наталья Федоровна, — помолчав, вновь заговорил Ростислав. — Вчера я не хотел спрашивать… Но сегодня, когда господин Богораз на свободе, может быть, мне расскажут суть дела? Я, конечно, обычный офицер, но тоже имею право знать, ради чего все это?
Берг ответила не сразу. Она некоторое время сидела неподвижно, гладя Шер. Кошка, признавшая новую хозяйку, тихо мурлыкала, совершенно не догадываясь о том, в какой омут ей довелось попасть. Наконец Наталья небрежно опустила кошку на пол, подошла к окну и, взглянув на заснеженную улицу, тихо ответила:
— Я уже говорила полковнику. Вы, конечно, имеете право знать все, Ростислав Александрович. Но господин Лебедев считает, что так будет безопаснее. Точнее, считает не он, а тот, кто отдал приказ. О проекте «Владимир Мономах» красные начинают догадываться. Если вы, к несчастью, попадете в плен, вам легче будет молчать. Впрочем, я не могу ничего рассказать, но могу сыграть в игру «да» и «нет».
И девушка чуть улыбнулась. Ростислав, поглядев на нее, подумал, что если бы не очки, Наталья Берг, молодой ученый-физик, смотрелась бы весьма привлекательно.
— Это научный проект, — уверенно начал он. — Профессор Семирадский — один из его авторов.
Берг молча кивнула.
— Полковник Лебедев и поручик Казим-бек — летчики. Летчики-испытатели?
— Да, — вновь кивнула девушка. — Можно сказать и так.
— «Владимир Мономах» — новый тип аэроплана…
— Нет, — Берг покачала головой и вновь улыбнулась.
— Дирижабля? Или чего-то летающего, о чем я не догадываюсь?
— Остановимся на последнем.
— Господин Богораз — ученый, который отвечает за научную часть эксперимента. Насколько я понял, без него эксперимент не состоится…
Вновь последовал кивок.
— Этот эксперимент очень важен…
— Да, — Берг опять кивнула на этот раз решительно и резко. — Этот эксперимент очень важен, Ростислав Александрович. Настолько важен, что о его сути знают лишь трое — адмирал Колчак, профессор и господин Богораз.
— А вы? — поразился капитан. — А господин Лебедев?
— Нет, — вновь улыбнулась девушка, на этот раз, как показалось капитану, чуть грустно. — Все мы должны лишь поднять «Владимира Мономаха» в воздух. Так что я от вас, как видите, почти ничего не скрываю.
— О чем это вы, Наталья Федоровна? — поинтересовался Семирадский, появляясь в комнате с тяжелым ящиком, в котором Арцеулов не без изумления опознал цинк с пулеметными патронами. За ним вошел Казим-бек, волоча за собой «Максим».
— Так-с, так-с, — продолжал профессор. — Папуасы танцуют боевой танец и острят топоры. Надо приготовиться… Так какие тайны вы, сударыня, поверяли нашему Айвенго? Неужели сердечные? В таком случае, рад за вас…
— Нет, — ответил за девушку Арцеулов. — Я пытался проникнуть в секрет «Владимира Мономаха». Но Наталья Федоровна лишь милостиво согласилась подтвердить лишь некоторые мои предположения…
— Да-с, дурацкие секреты, — кивнул профессор. — Дурацкие и ненужные, если подумать. Я был с самого начала за то, чтобы рассекретить «Мономаха». Кстати, господин Витте был тоже за это… Но насколько я понимаю, вмешались военные. То ли великий князь Михаил Николаевич, то ли великий князь Александр Михайлович…
— Профессор… — остановила его Берг.
— А что? — удивился тот. — Я уже выдаю государственную тайну?
— Великий князь Александр Михайлович предлагал рассекретить «Мономаха» после победы, — вмешался в разговор Казим-бек. — Когда он приезжал в… То есть, когда мы с ним встречались… Он говорил, что сообщать о «Мономахе» во время войны опасно.
— Ну конечно, — хмыкнул профессор. — Господа папуасы начинят «Мономах» тротилом и кинут прямиком на княжескую дачу!
— Наверно, — пожал плечами Казим-бек. — Мы же не засекречивали новые газы. Даже вашу «Кикимору»…
— Ну, «Кикимора» могла злодеям послужить, — не согласился Семирадский. — Но чем может?.. Ладно, молчу, все равно господин Арцеулов обо всем в свое время узнает…
— Могу это обещать, — полковник Лебедев появился в дверях, неся с собою три винтовки и сумку с патронами. — Господин капитан, в случае удачи, вы сможете увидеть все своими глазами. Если же нет… Тогда последний из нас, кто останется, перед тем, как спуститься в подвал, вам все пояснит. Поверьте, это будет недолго…

...Степа Косухин ночевал в караулке, и оттого ли, а может, под впечатлением вчерашних событий, его всю ночь мучили кошмары. Проснувшись, он начисто все забыл, лишь на душе осталось тяжелое и мрачное ощущение надвигающейся беды.
В кабинете Чудова царила великая суматоха. С часу на час чехи должны были передать Политцентру врага революции и наймита международного империализма адмирала Колчака, и Пров Самсонович, находившийся в приподнятом настроении, отдавал последние указания. Бывший Верховный должен был содержаться в иркутской тюрьме под личным присмотром товарища Чудова, что наполняло широкую грудь вождя местных большевиков чувством законной пролетарской гордости. На Степу в этой суматохе он не обратил внимания. Косухин, сообразив, что в такой великий день всем не до него, вышел в коридор и тут же столкнулся с товарищем Венцлавом.
— Поедете встречать адмирала? — поинтересовался тот, и усмешка на его лице показалась Степе какой-то странной, словно конвоирование белого гада Колчака было делом пустым и никчемным.
— Нет, — честно признался Косухин. — Я… это…
— Пойдемте, Степан Иванович, — прервал его Венцлав, и усмешка с его лица мгновенно исчезла. — Пусть мертвые хоронят своих мертвецов…
— Что? — удивился Степа, но послушно проследовал за товарищем Венцлавом в его кабинет.
— Колчак — это вчерашний день, — пояснил свои странные слова Венцлав, усаживаясь за стол и кивая Косухину на один из стульев. — Да и в лучшие времена адмирал не представлял особого интереса. Правда, он очень толковый гляциолог…
Очевидно, вид у Степы стал совсем растерянный, поскольку Венцлав улыбнулся и пояснил:
— Это специалист по льдам, Степан Иванович… Впрочем, пусть с ним разбирается товарищ Чудов. На с вами надо кое-что обсудить. Прежде всего расскажите историю с кошкой…
Косухин особо не удивился. Он почему-то был уверен, что непонятная история рано или поздно выплывет наружу, Он не стал запираться и выложил все, от лихого налета на подозрительную квартиру, до того, как ему удалось пристроить кошку на тюремной кухне, предварительно уверив повара, что пятнистая Шер — отчаянный враг крыс.
— Берг… Берг… — проговорил Венцлав, вспоминая что-то. — Это очень известный физик. В последние годы появились любопытные публикации какого-то Н.Ф. Берга. Очевидно, это не какой-то, а какая-то…
— Но ведь она больная…
— Ваша Али-Эмете? — хмыкнул Венцлав. — Эта компания неплохо нас обставила. Я тоже хорош — прошляпил Семена Богораза. А ведь он более чем известный математик…
— Товарищ Венцлав, — решился, наконец, Степа. — Если эти гады прячут золото, зачем им математик, физик? Как-то странно…
— Поймете, поймете, Степан Иванович, — каким-то непонятным тоном пообещал Венцлав. — Все поймете, дайте срок… Ладно, оставим в покое кошку, тем более с ней все в порядке. Давайте-ка о другом. Допустим, эта группа все-таки спаслась…
— Да быть того не может, чердынь-калуга! — поразился Степа. — Там же такое…
— И все-таки, допустим. Куда они могут направиться?
Степе оставалось лишь развести руками.
— Я бы лично рванул из города, да подальше, — наконец предположил он. — Вон, Каппель-гад под боком…
— Да, Каппель близко, — согласился Венцлав. — Степан Иванович, вы уже полгода здесь воюете… Что такое Сайхен?
— Гора, — уверенно ответил Косухин. — То есть, горы. Ну, как его, хребет… Километров триста отсюда на запад.
— Горы… Мне принесли одну бумажку — раскопали все-таки… Этот Лебедев ездил куда-то на Сайхен. Что там есть у белых?
На минуту-другую Степа задумался.
— Лагерь какой-то, — вспомнил он. — Охранялся сильно, мы туда и не совались. Знаю, аэропланы туда летали…
— Аэропланы? — в голосе Венцлава послышалось такое, что Степа поневоле вскочил.
— Ну да, — растерянно подтвердил он. — Легкие, которые «Фарманы», и большие «Ильи Муромцы»…
— Разбираетесь в авиации?
— Немного, — кивнул Степа. — Брат летчиком был. Так что не спутаю…
Венцлав тоже встал и начал медленно прохаживаться из угла в угол. Степа смотрел на него немного удивленно, и, наконец, до него стало доходить.
— Значит, если они живы, чердынь-калуга и доберутся до аэродрома…
— Конечно! — рубанул рукой Венцлав. — А там — ищи их! Вы знаете, на сколько летит «Илья Муромец»?
— До тысячи километров, — кивнул Косухин, гордый, что его знания могут пригодиться. — Можно и баки дополнительные поставить…
Венцлав, достав из ящика стола карту, стал ее разглядывать. Степа подошел поближе. Вдвоем они отыскали горный хребет Сайхен, затем Косухин достаточно предположительно указал место авиабазы — читать карты он был не мастак.
— Уйдут, — бросил Венцлав и закусил губу. — Уйдут, товарищ Косухин! Там наших, считай, и нет — а вдогонку можем не успеть… Или успеем, а?
— Можно, — решительно заявил Степа. — Если наперерез. Они долиной поедут, по замерзшему болоту. Это если на лошадях… А я горами обойду.
— Зимой?
— Если на лыжах, дойду, — подтвердил Степа. — Да мне и до Сайхена идти не надо, я их, гадов, на полпути перехвачу. Места знакомые…
Венцлав минуту-другую молча смотрел на карту, затем постучал пальцами по столу, и решительно кивнул:
— Хорошо. Подберите нескольких человек и будьте готовы к завтрашнему утру. Сегодня к вечеру я буду знать, живы они или нет. И если да… Попытайтесь перерезать им путь, а я тоже что-нибудь придумаю. Ну что, это поинтереснее конвоирования Колчака, Степан Иванович?
— Куда уж! А если я перехвачу их, тогда чего? Всех брать живыми?
— Как получится, — пожал плечами Венцлав. — Но Лебедева и эту Берг — уж будьте добры. Последнее будет вам, наверно, не так трудно…
Степан вспыхнул, но смолчал, поспешив покинуть ставший почему-то таким неуютным кабинет. В голове у Косухина все смешалось. Зачем белым гадам физики и математики? Куда это они могут летать? Неужели золото спрятано так далеко? Степа не первый месяц интересовался золотым эшелоном Верховного — на то было специальное указание Сиббюро — и точно знал, что золото, хранившееся вначале в сейфах Омского банка, было затем перегружено в два состава, неотступно следовавших за поездами адмирала. Он, конечно, верил в сообщение товарища Венцлава о спрятанном золоте, но картина складывалась более чем странная.
И уж совсем не мог понять Косухин, как белые гады могли уцелеть в огненном смерче. Правда, сам товарищ Венцлав… Но ведь дом был полностью окружен! В конце концов, Степан решил не думать об этом — все равно ничего толкового в голову не приходило.
Степа еще раз вспомнил места, через которые придется идти. Летом местность была непроходимой — страшные комариные топи отрезали путь на Сайхен. Но зимой местные кержаки свободно ездили через замерзшие болота на санях. Правда, если Лебедев и все, кто с ним, действительно решили ехать этим путем, то на лыжах догнать их невозможно. Впрочем, Степа и не рассчитывал на это. Он неплохо знал короткую дорогу через горы, по которой не раз ходил с повстанцами осенью. Она вела как раз к предгорьям Сайхена. И где-то там беглецов можно будет остановить…

Между тем в тюрьме стоял шум — товарищ Чудов с триумфом доставил с вокзала пленного адмирала и теперь водворял его в камеру смертников, в которой некогда сиживал сам. Это занятие настолько увлекло Прова Самсоновича, что подступиться к нему было совершенно невозможно. Впрочем, Степа и не пытался. Он искал Федоровича. Ему повезло — глава Политцентра был тут же, вместе с Чудовым доставлял адмирала в тюрьму.
Выслушав просьбу Косухина выделить пятерых человек из числа его черемховцев, Федорович вначале удивился, а затем решительно отказал, заявив, что сейчас в Иркутске каждый штык на счету. Пришлось рассказывать о полковнике Лебедеве, о белом гаде Арцеулове и о крайней революционной необходимости их поимки.
— Вы с ума сошли, товарищ Косухин! — решительно заявил вражина-Федорович, выслушав план Степы. — Я сам знаю эти места. Погибнете ни за чих собачий! Вы что, юноша, в снегу ночевать будете?
На «юношу» Косухин смертельно обиделся, но ссориться не стал, пояснив оппортунисту-эсеру, что знает по пути несколько сторожек и охотничьих домиков, а в крайнем случае переночует и у костра. Степе это было не впервой.
Федорович пожал плечами, обозвал Степу каким-то «бойскаутом», но в конце концов согласился, начертав на клочке бумаги соответствующий приказ. Довольный Степа хотел уже идти за ребятами, когда внезапно Федорович остановил его.
— Погодите, товарищ Косухин. Вы доверяете этому… как вы его называете, Венцлаву?
Степа возмутился. Правда, возмущение его было не совсем искренним. Венцлав с каждым днем все более казался если не подозрительным, то по крайней мере странным. Но не с эсеровским двурушником было обсуждать эти сугубо внутрипартийные проблемы!
— Послушайте меня, — продолжал Федорович. — Здесь этого Венцлава помнят. Лет двадцать назад, в начале века, его искала полиция по всей Сибири.
Степа тут же почувствовал истинную гордость за товарища по партии. Выходит, еще в те давние времена товарищ Венцлав давал жару проклятому царизму!
— Его искали не за политику, — понял Степу вражина-Федорович. — Он был разбойник, один из самых страшных во всей Сибири…
— Котовский был тоже разбойник, чердынь-калуга! — не сдавался Степа. — А сейчас на всей Украине первый красный кавалерист!
— Он не просто разбойник, — спокойно, но твердо перебил Федорович. — Он убивал людей и, говорят, съедал их вместе со своими бандитами. На него завели дело за то, что он выкапывал трупы на кладбище.
— Что?! — Степа тут же вспомнил генерала Ирмана.
— Представьте себе, его обвиняли в каких-то тайных культах, чуть ли не в жертвоприношениях… В общем, я очень удивился, когда наши союзники-большевики приняли его в партию и даже, кажется, поручали что-то важное…
— А, может, это и не он был вовсе, — неуверенно заметил Косухин, настроение которого уже успело испортиться окончательно. — Мало ли Венцлавов?
— А он был не Венцлав. Звали его тогда Славка Волков. Да только он это — его уже несколько человек признали… Так что, не верьте ему, товарищ Косухин. Говорят, тех, кто служил ему, Славка Волков опаивал каким-то зельем и они забывали, кто они и откуда. Таких он посылал на верную смерть — они ведь ничего не боялись…
Степа, не став продолжать этот разговор, откозырял и пошел искать своих товарищей-черемховцев. Самое страшное, он верил каждому слову двурушника и уклониста-Федоровича. Мертвый Ирман, странные красноармейцы с голубыми свастиками на шлемах, татуировка на руке того, кто так похож на Федю Княжко… Нет, это, конечно, не случайность и не военная тайна. Что ж, у красного командира Косухина оставался лишь один путь — вначале поймать белых гадов, если они действительно каким-то чудом не сгорели в доме на Трегубовской, а затем сообщить обо всем виденном в ЦК товарищу Троцкому или самому товарищу Ленину. Вожди революции разберутся!
Степа действовал быстро. Он собрал своих черемховцев, — удалось найти только человек двадцать. От боевых товарищей Косухин ничего не утаил, рассказав о бежавших белых гадах и о том, куда и как придется идти, потом вызвал добровольцев. Согласилось человек десять. Из них Косухин выбрал пятерых, велев каждому достать лыжи и харчей дня на четыре, после чего быть готовыми к завтрашнему утру. Много людей брать не стоило — Косухин по опыту знал, что большой отряд в дороге не прокормить и не разместить на ночлег. Вшестером он был готов справиться с десятком матерых офицеров, а не только с Лебедевым, Арцеуловым и тремя физиками-химиками.
Ближе к вечеру его вызвал Венцлав. Выслушав короткий Степин доклад, он молча кивнул и усадил Косухина в автомобиль. Степа сразу же подумал, что они едут к руинам особняка, и не ошибся.
То, что Косухин увидел, было даже страшнее, чем он предполагал. Взрыв не просто разнес дом — на месте особняка оказалась большая воронка с почернелыми краями, в которой лениво копались два десятка дружинников. Степа подумал, что найти что-либо в этом хаосе будет невозможно, но тут же понял, что они не зря приехали сюда. Венцлав указал на прокопанную дружинниками черную нору.
— Вот так, — он жестко усмехнулся. — А вы говорили, Степан Иванович, что этого не может быть!
— Во дела, — Косухин, покрутив головой, осторожно заглянул в черное отверстие. — А куда он, чердынь-калуга, ведет?
— Там завал, — пожал плечами Венцлав. — Впрочем, это не важно. В любом случае, я уверен, что их уже нет в городе. Так что, надежда на вас, товарищ Косухин. Когда выступаете?
— Утром. Нас чехи подкинут километров двадцать, а там — на лыжи и вперед, чердынь его…
— Может, у Сайхена встретимся, — пообещал Венцлав, что почему-то очень не понравилось Степе. Впрочем, обсуждать это он ни с кем (тем более с товарищем Венцлавом) не собирался.
Рано утром, когда неяркое зимнее солнце еще только вставало над Иркутском, Степа привел своих людей на вокзал. Чехи, ставшие в последние дни очень предупредительными, усадили их в поезд, который шел в Нижнеудинск. Впрочем, так далеко Косухину было ни к чему. Через минут сорок он дал команду, и небольшой отряд сошел с медленно идущего состава. Степа придирчиво проверил снаряжение у каждого, осмотрел лыжи и даже крепления, и, наконец, приказал выступать. Впереди были невысокие заснеженные горы, за горами большая долина, а за нею Сайхенский хребет...

Продолжение следует...

не милейшей он человек ...

Джукчингачу: Какой же человек вызвал Ваше неодобрение?

Поручик запаса!

А где продолжение?

не милейшей он человек ...prosto bogatstvo ruskogo jazika ne sleduet chitat kak NET

Нам, на марсе - один хрен...

Г-н Поручик запаса!
Крайне интересная коллизия, развёрнутая перед нами неизвестным Автором нуждается в продолжении.
Соблаговолите приоткрыть завесу тайны перед благодарными и благосклонными читателями.

uezgau v Arizonu zit v Feniks

В Аризоне - жизнь! Только, вот интернета, наверное нет...

kto znaet

Fenix? Жарко, пыльно, потно. Не подходите близко к краю Большого Каньона. Не каждая птица долетит до середины Каньона.

ne budu spasibo

Продолжение.

...Арцеулов не ездил на санях, наверно, с детства, когда ему приходилось
бывать в деревне у дяди - известного адвоката, купившего небольшое имение
в Калужской губернии. Имение, как рассказывали капитану, сожги еще в 17-м,
а дядя-адвокат умудрился летом 18-го подписать какой-то коллективный
протест на имя начальника Петроградской "чеки" Урицкого, после чего исчез
без следа. Но все равно, ехать в санях было приятно. Можно укрыться
меховой полостью, подложить под голову полевую сумку и закрыть глаза.
Только сейчас Ростислав понял, насколько он устал за все эти сумасшедшие
дни.
Он не уснул - сознание фиксировало и конское ржание, и тихий разговор
Натальи Берг с Богоразом о преимуществах какой-то баллистической
траектории по сравнению со всеми прочими, и редкие реплики Лебедева, по
которым Арцеулов сообразил, что полковник понимает в математических
хитростях едва ли меньше, чем его ученые спутники. Ростиславу было хорошо
и спокойно - можно хоть какое-то время не сжимать в руке винтовку, не
оглядываться в поисках новой опасности, не подсчитывать секунды до взрыва
гранаты. Он понимал, что это - только недолгая пауза, но был благодарен
судьбе и за нее. В общем, несмотря ни на что, ему потрясающе везло. И
самое странное во всем случившемся было то, что он до сих пор жив.
Ростислав вдруг понял, что его шансы дожить до дня рождения несколько
выросли. Впрочем, Арцеулов тут же одернул себя - впереди его ожидали едва
ли меньшие сюрпризы, чем те, что остались за спиной...

...Ночевали в небольших деревнях, где было тихо и спокойно - эти места
война обошла стороной. Хозяева ни о чем их не спрашивали, лишь каждый раз
напоминали, что ездить в этих местах стало небезопасно по вине серых
разбойников. Во второй деревне предупреждали особо настойчиво, и Арцеулов
настоял на том, чтобы оружие было у всех под рукой. Волков - обыкновенных
волков - Ростислав почему-то не боялся. Это было совсем не страшно по
сравнению с тем, что приходилось видеть как на фронте, так и в Иркутске.
Местность постепенно стала меняться. Пустые прежде берега теперь были
покрыты подступившим с далеких предгорий лиственничным лесом, холмы
уступили место высоким сопкам, на вершинах которых среди светлой зелени
лиственниц густо темнели кедровые рощи.
В конце концов Арцеулову удалось разговорить своего спутника. Он
поинтересовался, где полковник изучал авиационную премудрость. Лебедев
оживился и стал рассказывать, как еще до войны он, вместе с несколькими
другими молодыми юнкерами, был направлен по личному приказу великого князя
Александра Михайловича во Францию к знаменитому авиатору Блерио. Затем
полковнику - тогда еще поручику, - пришлось самому учить будущих летчиков
в Качинской, а затем Гатчинской авиационных школах. Правда, о том, что было
после Лебедев отмалчивался. Он лишь кратко упомянул, что с 14-го года был
направлен на испытания новой техники. На фронт, по его словам, полковник
приезжал лишь однажды - знакомил молодых летчиков с премудростями нового
бомбардировщика "Илья Муромец". Арцеулов не стал расспрашивать,
догадываясь, что в свое время ему доведется все узнать...

... Косухин шел быстрым "финским" шагом - так ходить на лыжах его еще в
детстве научил брат. Остальные - четверо дружинников, - заметно отставали.
Время от времени Степе приходилось останавливаться, поджидая товарищей.
Теперь их было на одного меньше - молодой черемховец, имени которого
Косухин даже не знал, в первый же день подвернул ногу, спускаясь с
невысокого холма, и его пришлось отправить назад. Степа спешил - по его
расчетам у них оставалось три дня, чтобы выйти наперерез убегавшим
белякам.
Косухину казалось, что он рассчитал все точно. Если беляки
действительно пытаются достичь Сайхена, им придется ехать по руслу
замерзшего Китоя. Иной дороги для саней здесь нет. Правда, Лебедев и его
группа могли попытаться пройти на лыжах, но Степа вспоминал девушку и
хилого интеллигента в очках - нет, таким не пройти тайгой. Если Косухин не
ошибался, и недобитая контра все-таки ехала на санях, то в этом случае
надо успеть достичь памятного еще по осенним боям места, где речка со
знакомым названием Ока ныряет в неглубокое ущелье. Там негде разминуться,
и беглецы неизбежно должны будут наткнуться на засаду. Степа помнил, что
там стоит пустой дом - не то охотничий, не то просто брошенный хозяевами.
Именно в нем обычно останавливались путники, и Косухин считал, что лучшего
места для встречи не найти. Место называлось как-то странно, но как - он
не мог вспомнить.
Степин план был хорош, но имел все же серьезный минус - ночевать
приходилось прямо на снегу, согреваясь глотком спирта, конфискованного у
иркутской буржуазии. Правда, один из бойцов заявил, что умеет разжигать
костры даже на снегу, но в первую же ночь из этого ничего не вышло.
Пришлось мерзнуть, и второй день они встретили уже без прежнего оптимизма.
Степа, слушая, как за его спиной товарищи начинают ворчать, в конце концов
плюнул и решил, что вторую ночь можно будет поспать в небольшой охотничьей
избушке, которую он запомнил по одному из рейдов. Правда, это было не
совсем по пути. Надо было пройти лишний десяток километров, но ни Косухин,
ни его маленький отряд, не возражали против лишнего часа пути ради
возможности заночевать под крышей.
Тут-то и случилась беда. Виноват был сам Косухин. Конечно, к вечеру -
а уже начинало смеркаться - все смертельно устали, дико хотелось спать, и
уже как-то не думалось об опасности. Но все же Степа сплоховал, хотя и не
сунулся "дуриком" к избе.
Один из бойцов аккуратно выглянул с опушки, пробежал почти к самому
дому и, вернувшись, доложил, что ничего опасного нет. Правда, было видно,
что парню не до рекогносцировки, да и тон не оставлял сомнений, что изучал
он обстановку лишь кое-как, "вприглядку". Вот тут бы Степе и
насторожиться, но он устал, ужасно хотелось под крышу, в тепло, да и
глухие места не обещали особой опасности. И Косухин махнул рукой, разрешая
идти на ночлег.
Уже у самой избы он заметил следы чьих-то лыж. Еще не поздно было
что-нибудь придумать - хотя бы упасть прямо в глубокий сухой снег и и
послать вперед двоих под прикрытием трех стволов. Но в снег падать не
хотелось, изба казалась такой близкой, доступной и мирной, и Степа так
ничего и не решил.
А через несколько секунд было поздно. Как только черемховец, шедший
первым, открыл дверь, прямо ему в грудь ударил выстрел, и тут же из двух
окон по Степиному отряду началась бешеная пальба - били в упор, не жалея
патронов.
Степа стоял у самого крыльца. Пуля сбила шапку, еще одна разорвала
полушубок на боку, и Косухина спасло лишь то, что он мгновенно упал,
перекатившись под самую стену, в мертвую зону. Правда, карабин он все-таки
не выронил, но падая, зачерпнул стволом снег, и оружие стало полностью
бесполезным, - при первом же выстреле ствол разорвет.
Косухин лежал под смолистой, пахнущей лесом бревенчатой стеной и
лихорадочно рвал с пояса гранату. Краем глаза он видел, что один
черемховец неподвижно лежит у крыльца, еще один упал - живой или нет,
непонятно, - чуть дальше, и отстреливаются только двое, которые залегли в
снегу, посылая пулю за пулей в ответ на выстрелы из дома.
Наконец Степа сорвал с пояса гранату, попытался повернуться, но тут
же понял, что лыжа, которую он не успел сбросить с ноги - вторая
освободилась сразу, - мешает сдвинуться в сторону. Тихо ругаясь, Косухин
начал отстегивать непослушное крепление. Заледенелый металл не поддавался.
Между тем краем уха Степа слышал, как замолкла одна из винтовок - теперь
только один черемховец отвечал врагу.
Сбросив лыжу, он кинул быстрый взгляд на ближайшее окно, которое было
совсем близко - протяни руку и достанешь - сорвал чеку и, выждав две
секунды, стиснул зубы и зашвырнул гранату в дом.
Рвануло почти сразу. Степа мгновенно вскочил и прижался к стене. В
избе кто-то кричал, затем вновь ударил выстрел - правда, один и какой-то
неуверенный. Косухин бросил последнюю гранату. Деревянные стены дрогнули,
из окна плеснул черный дым, а затем все стихло.
Чуть шатаясь - взрыв все-таки немного оглушил - Степа отошел от стены
и оглянулся. То, что он увидел, оказалось даже хуже, чем он думал. Трое
его ребят были мертвы. Двоих пули буквально изрешетили, в третьего попала
одна, зато прямо в лоб. Живым оставался лишь Вася Шутов, давний, еще с
сентября знакомый, который прибыл в Иркутск из Читы. Вася был жив, он даже
бодро встал, весь в снегу, но даже сквозь снег проступала темная кровь.
Пули, как поняла Степа, попали парню куда-то в бок. Косухин вынул
револьвер и осторожно вошел в дом, хотя и понимал, что после двух гранат
уцелеть там можно только чудом.
Да, в живых не оставалось никого. Их было четверо - в добротных
офицерских полушубках с золотыми погонами. Очевидно, офицеры уходили через
перевал, чтобы перейти долину Китоя и добраться до недалекой монгольской
границы.
Трупы беляков они выбросили в снег, а погибших ребят сложили у стены
- на большее сил уже не было. В доме оказались дрова, и Косухин, наскоро
растопив печку, принялся осматривать раны своего последнего бойца. Бинты у
него были, да и задело парня легко - навылет, но Степа почти сразу понял,
что Шутов дальше идти не сможет.
Дав хлебнуть раненому спирта, Косухин уложил его спать возле уютно
горевшей печурки, а сам сел на рассохшуюся лавку и стал размышлять.
Отряд он потерял. Рядом - в одном переходе - была деревня, и даже
раненым Вася без труда туда доберется, но дальше Косухину придется идти
одному. На миг мелькнула мысль вернуться самому, но Степа обозвал себя
трусом, решив об этом даже не думать. В случившемся виноват он один - в
этом Косухин был уверен твердо. Он отвечал за отряд, отвечал за операцию,
и теперь оставалось самому расхлебывать эту горькую кашу...

Продолжение следует...

Продолжение.

...До Сайхена оставалось три дня пути. Правда добраться можно было и быстрее, но для этого требовалось ехать без ночевок. Люди бы выдержали, но лошади могли погибнуть, и лучше было не рисковать. Времени, как пояснил полковник Лебедев, было достаточно. Арцеулов не очень понял, что означает "достаточно", но спрашивать не стал. Военная служба приучила лишний раз не задумываться над далекой перспективой.
Утром, когда нужно было покидать очередное село, приютившееся как раз между верховьями Китоя и Оки, случилось неожиданное - возчики отказались ехать. Арцеулов вскипел и схватился было за револьвер, но Лебедев удержал его, попытавшись объясниться. Дело оказалось все в тех же волках, о которых путешественники уже успели наслышаться. На этот раз это были уже не слухи - за последнюю неделю в селе погибли двое, причем однажды волки налетели средь бела дня. Старший возчик - немногословный кержак, с которым довелось познакомиться в первый же день путешествия, - заявил, что волки "не простые", и ехать дальше не просто опасно, а грех. Тут уж заинтересовался профессор Семирадский, вступив с кержаком в научную дискуссию, после чего стало ясно, что волки эти - какие-то особые "февральские". Профессор восхитился такой фольклорной глубиной, а Арцеулову почему-то вспомнились красноглазые серые твари, которые стерегли его, начиная с Нижнеудинска. Впрочем, большего о таинственных "февральских" хищниках узнать не удалось - Лебедев прервал дискуссию, решив, что дальше они поедут сами, а лошадей оставят в селе Орлик, последнем перед Сайхеном. Профессор обрадовался, заявив, что соскучился по вожжам, но возчик-кержак хмуро помотал головой, вновь посоветовав не искушать судьбу. Его племянник лишь испуганно моргал и воспринял разрешение вернуться в Иркутск с явным облегчением.
Ехать решили на одной тройке. Стало немного тесновато, зато хлопот ожидалось меньше. Ростислав тоже обрадовался - впервые за время путешествия можно было пообщаться с кем-нибудь, кроме молчаливого полковника...
- Успокойтесь, господа, - непонятно, в шутку или всерьез, проговорил Лебедев. - Сегодня, по крайней мере, нам обеспечен спокойный ночлег.
- А что это за село? - поинтересовался Арцеулов.
- Это не село. Это просто дом на берегу реки. Там жил какой-то раскольничий старец. В общем, думаю, там гонцы Чернобога нас не достанут.
- Там, кажется, стоит какой-то крест, - вспомнил Семирадский.
- Да, - кивнул полковник. - Это место так и называется - Семен-Крест.
- А почему - Семен? - спросила Берг. - Так звали старца?
- Возможно, - согласился Лебедев. - Переночуем, оттуда - к Орлику, ну а там до Сайхена совсем близко...

***

К Семен-Кресту Косухин вышел под вечер, позднее, чем рассчитывал. Идти было нелегко - в голове шумело, к лицу приливала кровь, а по всему телу расползался озноб. Похоже, ночь у потухшего костра обошлась Степе недешево, но думать об этом покуда не приходилось. Косухин понимал, что иного выхода нет, - не дойди он до Семен-Креста, следующую ночь под ледяным небом станет последней. Да и упускать белых гадов не хотелось - слишком многим уже пришлось заплатить. Итак, Степа, отбросив ненужные мысли в сторону, упрямо шел мимо мрачных кедров, то спускаясь в небольшие балки, то вновь карабкаясь по заснеженным склонам. Ноги уже не слушались, в висках скопилась тупая тягучая боль, но Косухин все шел и шел, лишь время от времени поглядывая на проступившее сквозь тучи солнце - если оно не обманывало, он шел правильно.
Под конец идти стало невмочь. Косухин хотел было кинуть карабин - у него оставался верный наган, - но тут же одернул себя; он один, а беляков - минимум четверо. Карабин он оставил и предпочел выбросить вещевой мешок - все равно, он или доберется до места и встретит беглецов, или к следующему утру ему уже ничего не будет нужно...
Семен-Крест открылся неожиданно - Степа взобрался на очередную горку, деревья расступились, и он увидел небольшую заснеженную долину, которую с двух сторон обступали крутые холмы, серебристую неровную ленту замерзшей Оки, а прямо внизу - маленький черный квадратик, рядом с которым Косухин с трудом разглядел тень креста. Все-таки он дошел...
Спускаясь, Степа старался разглядеть, нет ли кого у дома, но сколько ни смотрел, все было тихо. Даже снег в долине лежал нетронутый. Очевидно, после ночного снегопада здесь никто не проезжал. Правда, и для Косухина снег был ни к чему - его следы могли тут же заметить. Поэтому, не доходя метров ста до избы, Степан остановился и стал размышлять.
Теперь уже было очевидно - дом пуст. Снег во дворе, у крыльца у входа в сарай лежал чистый, нетронутый. Огромный черный крест стоял чуть в стороне, около него снег тоже был цел. Итак, он успел первым. Оставалось решить, как удобнее подобраться к избе.
Вначале Степа подумал было схорониться в стороне и подождать беглецов где-нибудь за деревом, но потом понял, что попросту замерзнет. Он прикинул, что "гости" прибудут с востока, от верховьев Оки, и стал осторожно пробираться к дому с другой, противоположной стороны, надеясь, что с дороги его следы будут незаметны.
Косухин пробрался к крыльцу, сбросил лыжи и осторожно запрыгнул на него, минуя ступеньки. Дверь, как он и ожидал, была не заперта. Степа постоял на пороге, осторожно вслушиваясь в тишину пустого жилища, но ничего подозрительного не услышал.
Можно было заходить.
Вначале Степа кинулся было к печке, но тут же обозвал себя дураком - дым из трубы заметят сразу. Он вздохнул, подышал в окоченевшие ладони, даже попрыгал, чтобы разошлась кровь в ногах, и решил, что пора готовиться. У него был карабин, наган и финский нож. Конечно, для такой встречи пригодилась бы и пара гранат - пугнуть контру, - но приходилось обходиться тем, что есть.
Он аккуратно зарядил карабин и положил его на лавку, подтянув ее к самой двери. Наган Косухин сунул за пояс и пристроился у небольшого окошка, которое выходило аккурат в долину. И почти сразу же увидел маленькую темную точку. Еще не веря в удачу, он всмотрелся и понял, что ошибки нет - прямо по замерзшему руслу Оки мчалась тройка. Степа вдруг со страхом подумал, что беляки могут попросту проехать мимо. В этом случае оставалось лупить по беглецам из карабина, а этого делать не хотелось. Но тройка, подъехав чуть поближе, замедлила ход и начала сворачивать прямо к избе. У Косухина отлегло от сердца, он схватил карабин, еще раз проверил затвор и стал внимательно наблюдать.
Лошади остановились метрах в тридцати. Очевидно, беляки были тоже с опытом, и просто так соваться в Степину засаду не собирались. Правда, уже темнело, и Косухин надеялся, что его следы на крыльце все-таки не заметят.
Из саней вышли четверо. Лиц было не разобрать, но гада Арцеулова Косухин приметил сразу. Троих мужчин он не знал, а четвертого - вернее, четвертую - узнавать было не нужно. Странная девушка из дома на Троицкой что-то говорила белому гаду, и Степе внезапно захотелось вышибить стекло и срезать проклятого беляка из "винтаря". Но Косухин сдержался и стал смотреть дальше. Пятый - немолодой бородатый мужчина, похожий на попа, остался в санях, а остальные о чем-то беседовали, показывая руками то на дом, то на сарай.
И тут Косухин сообразил: беляки могут сделать то, что двумя днями раньше не сообразил он сам - послать двоих к двери под прикрытием нескольких винтовок. В этом случае Степа, конечно, пропал. Но враги, ошиблись, так же как и сам Косухин. Очевидно, их сбил с толку снег во дворе. Бородатый, перекинувшись словами с высоким, стоявшим рядом с Арцеуловым, повел лошадей к сараю, а остальные не торопясь пошли к крыльцу.
Теперь надо было выждать. Степа замер, закусил губу и стал считать секунды. Пять, шесть, семь... Четверо - девушка, Арцеулов, высокий и очкарик, которого Косухин тоже помнил по дому на Троицкой, - подошли метров на десять к дому и остановились. Высокий что-то сказал остальным и, повернувшись, пошел к сараю, куда бородатый уже заводил лошадей.
"Черт! - подумал Косухин. - Двое, значит, у сарая... У высокого, чердынь-калуга, карабин. Чего делать-то?"
Даже если он задержит сейчас этих троих у крыльца, остальные легко снимут его первой же пулей. Конечно, можно пристрелить кого-нибудь, хотя бы высокого, но Степа не знал, кто из них - тот самый Лебедев, которого нужно задержать. Косухин вновь чертыхнулся и увидел, что трое - Арцеулов, девушка и худой парень в очках, - уже подходят к крыльцу. И тут Косухин понял, что должен делать. Ему стало заранее противно, но он знал, - иного пути нет. Он еще раз прикинул расстояние и шагнул к двери.
"Гад я, чердынь-калуга!" - подумал вдруг Степа, но в следующую секунду думать было уже некогда - Косухин распахнул дверь и выскочил на крыльцо, сжимая карабин.
- А ну стой, контра! - гаркнул он, щелкая затвором. - Ни с места, а то враз девку порешу! Оружие на снег!
Он рассчитал точно - ствол карабина смотрел прямо в грудь той, что так убивалась по пропавшей кошке. Трое у крыльца замерли.
- И вы там! - продолжал Степа, обращаясь к тем, что были возле сарая. - Бросай оружие!
Беляки молчали, ошарашенные неожиданностью. Надо было спешить, пока никто не опомнился и не сообразил, что красный командир Косухин один против пятерых.
- Кидай оружие, говорю! - вновь гаркнул Степа. - А то всех постреляю, чердынь-калуга!
Его глаза встретились с бешеным взглядом Арцеулова, и Косухину стало не по себе. Он отвел глаза и тут же услышал испуганно-недоуменное:
- Степан, это вы?
Девушка его узнала. Степе стало вдруг стыдно. Он попытался думать о революционном долге, но легче не становилось.
"Если дернутся - в нее стрелять не буду", - твердо решил он.
- Сволочь! - Арцеулов медленно снял с плеча карабин и кинул его в снег.
- Давай-давай, контрик! - Косухину сразу же стало легче. - И револьвер тоже.
Револьвер упал рядом, тут же утонув в глубоком снегу.
"Так, - мелькнуло в голове у Косухина. - Этот, в очках, похожее, не опасен. Значит, те двое..."
- А ну, вы, - продолжал он. - У сарая! Кидай винтари!..
Высокий, сняв карабин, бросил его, бородатый недоуменно пожал плечами и поднял руки.
- Валите сюда! - продолжал Степа, довольный, что дело пошло. - Да побыстрее, контрики, шевелись!
Двое переглянулись и медленно, увязая в снегу, двинулись в сторону крыльца. Внезапно Степа уловил какое-то движение и быстро перевел глаза на стоявших рядом. Вовремя - белый гад Арцеулов пытался сунуть руку за отворот полушубка.
- Ну, не балуй, беляк! - усмехнулся Косухин, приходя в хорошее настроение. - Мне тебя, гада, еще до трибунала довести надо!
Арцеулов дернулся, но замер. Степа рассчитал точно - беляк бросился бы, будь карабин направлен в грудь, но девушку он не мог подвергнуть опасности.
- Стой, стой, - подбодрил капитана Степан. - Померзни...
Сбоку послышались шаги - это подходили двое, бородатый и высокий. Степа, отведя глаза от Арцеулова, взглянул на них. Бородатый смотрел растерянно, вид его явно не внушал особых опасений, да и оружия, похоже, у него не было. Оставался высокий.
"Наверно, это и есть Лебедев, - понял Косухин. - Ну-ка, покажись полковник!"
Он взглянул в лицо тому, высокому, и вдруг почувствовал, что карабин валится из рук, а воздух застревает в горле.
- А-а... - только и мог проговорить он, медленно опуская оружие, которое вдруг показалось совершенно ненужным и бессмысленным.
И в ту же секунду Арцеулов прыгнул. Он рухнул прямо на Степу, вцепился в карабин и, не разжимая пальцев, ударил локтем Степу в висок. Косухин захрипел, падая на колени, и закрыл глаза. Капитан отскочил в сторону - и дуло захваченного карабина уставилось на Косухина, завалившегося на бок.
- Не надо, Ростислав Александрович! - крикнула Берг, хватая его за руку.
- Жалеете красную сволочь? - процедил Арцеулов, неохотно опуская оружие.
- Не надо, капитан! - Лебедев подошел к лежащему на земле Степе и опустился рядом с ним на корточки. - Уберите оружие!
Его тон был какой-то странный: решительный и одновременно виноватый.
- Да что это вы, господа! - возмутился Арцеулов. - Чем вам дорог этот краснопузый, в конце концов? Вы что, его знаете?
- Да, знаю, - кивнул полковник. - Оставьте его, господин Арцеулов. Это мой брат.
- Что?! - в один голос ахнули Ростислав и стоявшая рядом Берг.
- Мой брат Степан, Степан Косухин. Моя настоящая фамилия Косухин, господа. Это мой младший брат...
- Этот решительный молодой человек? - удивленно произнес Семирадский, подходя к крыльцу и с явным интересом глядя на неподвижно лежавшего Степу. - Но вы ведь, помнится, говорили, Николай Иванович, что ваш брат - еще школьник?
- Вырос, значит, - ответил вместо полковник Арцеулов, вынимая у Степы из-за пояса револьвер и нож. - По-моему этот молодой человек преследует нас достаточно последовательно. Видать, из-за родственных чувств...
- Прекратите, Ростислав Александрович, - перебила его Берг, осторожно щупая пульс на Степином запястье. - Что вы с ним сделали?
- Я?! - вновь возмутился капитан. - Ну знаете, сударыня, еще секунда - и он бы вас попросту пристрелил!
- Оставьте, - девушка повернулась к спутникам. - Господин профессор, Семен Александрович, его надо внести в дом...
- Да-да, - подхватил Лебедев. - Конечно, господа. Извините, я просто немного подрастерялся...
- А я его тоже знаю, - удивленно произнес Богораз, до этого не проронивший ни звука. - Этот господин из чеки, помнится, был крайне невежлив...
Арцеулов отошел в сторону, делая вид, будто все происходившее его не касается. Он ограничился тем, что подобрал свое оружие и заглянул в избу, убедившись, что объявившийся родственник полковника Лебедева не привел с собой десяток краснопузых. Нельзя сказать, что случившееся поразило Арцеулова. В конце концов, почему у полковника не может быть младшего брата, которого занесло аккурат к красным? Конечно, встреча посреди таежного моря была неожиданной, но за свою фронтовую жизнь Ростислав видел еще и не такое.
Покуда Степу, все еще не пришедшего в себя, втаскивали в дом, а затем заносили вещи, Арцеулов стоял у крыльца и курил "козью ногу", прикидывая, что делать с неожиданным пленником. Он уже понял - краснопузого не выведешь в расход. Но отпускать его капитан тоже не собирался - это значило немедленно "засветить" их маршрут, который и так находился под пристальным вниманием.
"Черт с ним! - решил в конце концов Арцеулов. - Пусть полковник решает сам! Связать бы этого родственничка и бросить здесь, чтоб поумнел чуток..."

Продолжение следует...

Продолжение.

Степа пришел в себя и первое, что он увидел, было лицо брата. Значит, ему не привиделось...
- Коля, - удивленно проговорил он, пытаясь привстать. - Коля, да ты же мертвый!
Николай улыбнулся и покачал головой. Косухин оглянулся и понял, что он лежит на лавке в избе, вокруг собралась странная компания, которую он выслеживал последние дни, и все происходящее, судя по всему, не сон.
- Я тебе все объясню, - сказал наконец брат. - Только ради Бога, Степан, почему ты решил, что я погиб?
- Так бумага же! - Степа встал, хлопнул себя по поясу и убедился, что револьвер у него забрали. Значит, он в плену...
- Какая бумага? - удивился Николай. - Вам должны были прислать уведомление, что я нахожусь в длительной командировке...
- Скажешь... командировке... Ты же пропал в Галиции, под Рава-Русской! Из авиаразведки не вернулся, чердынь-калуга!
- Ничего не понимаю! - полковник даже руками развел и удивленно поглядел на профессора. - Как они могли?
- Обыкновенно, - отозвался Семирадский. - Обеспечение секретности, сударь мой! Правда, не думал, что дойдет до такого...
- Какой ужас! - сообразила Берг. - Значит, вашей семье сообщили, что вы погибли, господин полковник?
- Выходит, так... - Лебедев был поражен не меньше Степы. - Я же писал! Мне сообщили, что мои письма доходят. И от тебя приветы передавали... Я еще удивлялся, Степа, что ты мне не пишешь...
- Ага, на тот свет, - вздохнул Косухин. - Слушай, Николай, так ты, выходит, полковник?
- Как видишь. А что, красным не полагается иметь родственников-офицеров?
Степа не ответил. Выходит, он гнался за этими интеллигентами зря! Нет, конечно, не зря, чердынь-калуга, брата нашел, да еще живого! Но ведь он не искал полковника Косухина. Ему нужен полковник Лебедев!
- Коля, - обратился он к брату. - Объясни мне, чего тут творится? Мне нужен какой-то Лебедев, который золото увозит.
- Золото, молодой человек? - поразился Семирадский. - Похоже, вас в вашей чеке надули-с! Эка хватили!
- Лебедев - это я, Степа, - пояснил брат. - Я так значился в документах военного министерства. Только о каком золоте ты говоришь?
- Так ты - Лебедев? - это открытие поразило Степу едва ли меньше, чем неожиданное появление сгинувшего брата. - Ты?! Так значит, ты командуешь, чердынь-калуга, этим "Мономахом"!
- Ого, господин полковник! - заметил Арцеулов, входя в избу. - Все ваши тайны для краснопузых - секреты Полишинеля!
- Не понимаю, - пожал плечами Лебедев, - какое золото? Степа, "Владимир Мономах" - это научный проект!
- Ага, научный! - при виде белого гада Арцеулова Степа вновь почувствовал себя на боевом посту. - Видел я вашу науку, чердынь-калуга! Сколько ребят живьем сгорело! А я думал, Коля, что ты самолеты испытывал! А ты, выходит, полковник Лебедев!
- Я испытывал самолеты, Степа. А насчет прочего... Наверно, пришло время нам объясниться.
Покуда ставили чай, Степа познакомился с остальными. Правда, Арцеулов не собирался подавать руки Степе, да тот и не стремился - они были, можно сказать, знакомы. Семен Богораз не произвел на Косухина особого впечатления - худосочного студента с Троицкой он вспомнил сразу, а вот профессор понравился, несмотря на очевидную иронию, с которой тот воспринимал скромную Степину личность.
Руку Натальи Берг Косухин пожимал с явной боязнью. Больше всего ему хотелось немедленно извиниться перед девушкой, объяснив, что он не собирался стрелять. Но слова как-то не клеились. Тем более Наталья не придавала столь драматическому эпизоду особого значения.
- Ну, хорошо, - начал полковник, когда процедура знакомства была закончена. - По-моему, мы действительно заигрались с этими тайнами. Честное слово, мне неудобно перед вами, Ростислав Александрович! Наверно, надо было рассказать вам о "Мономахе" в первый же день. Но если бы вы знали, как все это обставлялось! Меня, как видите, даже переименовали...
- И даже похоронили, господин полковник, - вставил Арцеулов.
- Да... Степан, что тебе наплели о проекте "Мономах"? Если это, конечно, в свою очередь, не военная тайна.
- Да чего там! - буркнул Степа. - Сказали, что генерал Ирман вместе с полковником Лебедевым увезли куда-то часть золотого запаса. И что у вас пароль, этот... - Косухин напрягся и вспомнил:
- "Рцы, мыслете, покой." Ну, буквы славянские...
Косухин-старший не ответил. Это было уже чересчур.
- Скоро ты увидишь сам, Степа, - ответил полковник. - Ты поедешь с нами...
- Господин полковник! - Арцеулов вскочил, возмущенно глядя то на Лебедева, то на Степу. - Вы что, намереваетесь взять с собой...
- Намереваюсь, - перебил его Лебедев. - А у вас есть другие предложения?
- Да он вас ночью зарежет!
"Вот тебя точно порешу", - хотел было отреагировать на это Степа, но смолчал - переругиваться с недобитой контрой было ниже его достоинства.
- Степан, вы нас зарежете? - улыбнулась Берг.
Степа смолчал и насупился. Резать, конечно, он никого не собирался. Косухин вдруг понял, что теперь у него будет возможность действительно все увидеть своими глазами. Особенно, если брат прав, и этот загадочный "Мономах" находится не в России. Выходит, в этом случае он не просто выполнит приказ, но и узнает то, что столько лет было величайшей тайной Империи! Узнает и сможет рассказать товарищам по пролетарской партии!
- Господин полковник! - похоже, Арцеулов подумал о том же. - Прошу меня простить, но вы рассекречиваете проект! Красные будут все знать! Если вы не собираетесь подвергать своего брата пожизненному заключению...
- Не собираюсь, - улыбнулся полковник. - Я беру Степана с собой, во-первых, чтобы он не замерз здесь один. А во-вторых, чтобы его сумасшедшие комиссары не помешали запуску. Собственно, проекта больше нет. Мы запускаем второго "Мономаха", и на этом наша миссия, к сожалению, заканчивается. Если у большевиков будет желание, они вполне могут продолжать работу...
В ответ послышался достаточно обидный смех. Смеялись все, даже невозмутимый Семен Богораз, который внешне не прислушивался к разговору, греясь у разгорающейся печки.
- Едва ли, - отсмеявшись, заметила Берг. - Не знаю, может, лет через сорок когда комиссары поумнеют...
Степа смолчал, решив, что поскольку попал в плен, пусть и в плен к собственному брату, он, красный командир Косухин, не должен терять достоинства. Пусть смеются, белая кость! Он свое дело сделает...
Между тем появился чай, и обстановка несколько разрядилась. Даже Степа оттаял и начал с интересом прислушиваться к очередным эскападам профессора, вспоминавшего о своем путешествии к дикарям Малаккского берега. Ему внимали с интересом все, кроме Семена Богораза, который равнодушно прихлебывал чай, думая о чем-то своем.
Арцеулов также слушал забавные россказни Семирадского, но внутренне оставался собран, и мысль продолжала работать четко. Ситуация Ростиславу определенно не нравилась. Он еще раз понял, до чего его спутники далеки от происходящего в горящей, залитой кровью стране. Для них красный командир был неожиданным, но по-своему приятным гостем, с которым вполне можно выпить чаю и побеседовать о жизни. То, что по-странному велению судьбы Косухин оказался родным братом полковника, еще более настраивало их на благодушный лад.
Арцеулов думал иначе. Может, он был бы и не против подобной идиллии, окажись Степан Косухин большевистским недоумком из мобилизованных, которых на фронте попросту переодевали в шинель с погонами, давали спирту и посылали в бой. Таким Косухин и показался вначале, когда агитировал их сдаться на милость победившего пролетариата. Но теперь, сидя против всякого своего желания рядом с неожиданным пленником, капитан сообразил, что здорово ошибался. Из короткого рассказа Степы он понял, с каким упорством и бесстрашием этот краснопузый искал их посреди заледенелой тайги. Арцеулов даже достал карту, попытавшись прикинуть маршрут младшего Косухина, после чего лишь покачал головой. Надо было здорово ненавидеть врагов, чтобы идти почти наугад по их следам в тридцатиградусный мороз. Таких людей Ростислав уважал, а если это были враги, уважал, ненавидел и опасался.
Он смотрел, как Степа спокойно прихлебывает чай, перебрасывается с братом короткими, порой понятными им одним, фразами, даже начинает изредка улыбаться, и понимал, что сейчас красный командир Косухин может быть опаснее, чем когда стоял на крыльце с карабином в руках. Арцеулову вдруг представилось, что бы сделал он сам, оказавшись волею судьбы на Степином месте, и ему стало не по себе. Капитан дал себе слово не спускать с краснопузого глаз. Даже если для этого понадобится не спать и эту ночь, и следующую. В бдительность своих спутников Ростислав верил слабо.
После чаю компания разошлась по углам. Профессор вместе с Богоразом и полковником стали что-то обсуждать над картой, Берг осталась сидеть у печки, поглядывая на огонь, а Степа присел на лавку и закрыл глаза - многодневная усталость давала о себе знать. Внезапно он почувствовал чье-то присутствие.
- Господин Косухин? - Наталья Берг незаметно для Степы уже успела подойти и присесть рядом. - Я вас ни от чего не отвлекла?
Степа ответил не сразу. К Берг после всего случившегося он и не знал, как относиться, к тому же "господином" бывать еще не приходилось.
- Нет... это... не отвлекли, Наталья Федоровна, - Косухин вовремя вспомнил имя-отчество девушки.
Берг рассмеялась.
- Слушайте, Степан, ну хоть вы не подражайте нашим ученым мужам и не именуйте меня с "ичем"! Можно подумать, что я мадам Кюри, и мне по меньшей мере семьдесят лет!
Степан не знал, кто такая мадам Кюри, но смысл сказанного до него вполне дошел.
- Тогда вы это... и меня господином не дразните... Наталья...
- Нет, Наталья - плохо, - покачала головой девушка. - Прямо Карамзин какой-то! На "Натали" не претендую, зовите Наташей. Тем более, что несмотря на иноземную фамилию, я коренная русачка. А вам как больше нравится - Степа или Степан?
- А никак, - осмелел Косухин. - "Степа" - как-то обидно, а "Степан"... Ну чего, Разин я что ли?
- Тогда остановимся на "Косухине", - решила Берг. - По-моему, это очень современно. Так вот, Косухин, как там моя кошка?
- При кухне кошка, - сообщил Степа, благоразумно умолчав, что кухня эта - тюремная.
- Рада за нее, - кивнула девушка. - Не хотелось, чтобы эта бедолага разделила нашу судьбу. Я должна извиниться перед вами...
- За что? - удивился Степа.
- За Али-Эмете. Маскарад был, конечно, нелеп, но, честное слово, в чека мне нельзя было попадать. Еще повезло, что на квартиру налетели вы, а не ваш этот... Чудов. Он бы и Али-Эмете не помиловал.
Степа, вспомнив свой разговор с Провом Самсоновичем, вынужден был признать полную справедливость данного предположения.
- Вы меня тоже извините, Наташа. Я... Ну, в общем, я бы все равно не выстрелил. Некрасиво, конечно, чердынь-калуга...
- Я не испугалась, - серьезно ответила Берг, и Степа ей почему-то сразу поверил. - Я знала, что в меня вы стрелять не будете...
- Ага, - согласно кивнул он, желая закончить этот малоприятный для него разговор. - Наташа, а вы тоже эта... ну, лететь собрались?
- К сожалению, нет. Я буду на земле, Косухин... Хотя, видит Бог, с удовольствием променяла бы свое место в рубке на право быть рядом с вашим братом. Если бы вы видели "Мономаха"!
- А какой он? - заинтересовался Степа. - И вообще, Наташа, расскажите мне... ну... с самого начала.
- Постараюсь, - кивнула девушка. - Правда, скоро вы все сами увидите...
Перед сном Арцеулов хотел было предложить Лебедеву связать пленного, но в последний момент так и не решился. Конечно, полковник откажет... Капитан улегся поудобнее, твердо решив не спать. Верный "бульдог" он положил рядом с собою, а сам лег поближе к двери, чтобы Степа не мог попросту прыгнуть на него и придушить, как это сделал бы на его месте сам Арцеулов...

Продолжение следует...

Продолжение.

К Сайхену подошли около полудня, Степа сразу узнал невысокую гору, на которой торчала сторожевая вышка. В этих местах он уже бывал с повстанческим отрядом, и помнил, что за горкой, надежно защищенная тремя линиями постов, находится колчаковская военная база. Пару месяцев назад он лично наблюдал за кружившимися над нею аэропланами, составляя план диверсии, которую так и не удалось осуществить.
Берг также бывала в этих местах, а что касается Богораза, то студент держался совершенно невозмутимо, не проявляя ни малейших признаков удивления, или интереса. В общем, всерьез заинтересовался увиденным лишь Арцеулов. Он слыхал о какой-то тайной авиабазе, подчинявшейся лишь Верховному, но не был уверен, шла ли речь действительно о Сайхене.
Он первым заметил то, на что не обратили внимание ни полковник, ни его штатские спутники - вышка была пуста. Караульных не оказалось у подножья горы. Тут уж всерьез забеспокоился Лебедев - первая линия постов была брошена.
Они поднялись на гору, где нашли пустые заснеженные окопы - вторую линию постов. Здесь тоже не было ни души, и Степа с запоздалым сожалением подумал о том, что теперь неприступный Сайхен можно брать голыми руками.
Только на самой вершине полковник несколько успокоился - внизу лежал четкий четырехугольник аэродрома, на котором темнели силуэты нескольких аэропланов. Рядом, на высшей мачте, развевался трехцветный флаг.
- Кажется, пришли, - вздохнул Лебедев. - Слава Богу...
Их заметили уже у самого летного поля. Это был даже не патруль - просто какой-то офицер в белом полушубке наткнулся на них и тут же схватился за револьвер. К счастью, Лебедев вовремя узнал его, и тот, успокоенный и обрадованный, побежал звать начальство.
Их встретил пожилой бородатый полковник, показавшийся Степе чем-то похожим на покойного Ирмана. Полковник был начальником Особой авиационной части "Сайхен". Гостей пригласили в небольшой, жарко натопленный дом, где накормили обедом. После обеда Богораз немедленно задремал, а все остальные сели рядом с начальником базы и стали слушать его разговор с Лебедевым.
Случилось то, о чем уже догадывались Арцеулов, Степа, да и сам полковник. Гарнизон базы, узнав по радио об отречении Адмирала, разбежался. Остались лишь офицеры, уходить которым было некуда, да десятка полтора нижних чинов. С большим трудом удавалось держать взлетное поле чистым от снега. Караулить базу было фактически некому, и полковник давно уже собирался уходить с офицерами в близкую Монголию, но не мог, так как ждал группу Лебедева. Теперь же он был искренне рад не только тому, что сможет, наконец, выполнить приказ, но и возможности поскорее покинуть ставшую такой опасной страну.
- Мой самолет в порядке? - первым делом спросил Лебедев. - Заправлен?
Полковник успокоил его, сообщив, что "Илья Муромец", на котором прилетел Лебедев, не только в полном порядке, но и регулярно прогревается, чтобы не заклинило моторы.
- Улетаем через час, - кивнул Лебедев. - Распорядитесь все подготовить. После этого можете уходить. Базу уничтожить, аэроплан сжечь.
Полковник подтвердил, что все понял правильно, и поспешил выполнить приказ. Путешественники остались одни.
- Николай, слушай, - Косухин мрачно поглядел на брата, а затем перевел взгляд на Арцеулова. - Ну, наука, ладно... А зачем аэродром уничтожать? Ведь народное добро...
Арцеулов лишь зло усмехнулся. Лебедев минуту помолчал, затем негромко ответил:
- У меня есть приказ, Степа. Это военная база и военные аэропланы. К тому же твой Венцлав или кто-нибудь еще не сможет вылететь нам вслед.
На "твоего Венцлава" Степа обиделся и замолк. Полковник достал из планшета карту и расстелил ее на столе:
- Господа, настало время решать. Я, Наталья Федоровна и господин Богораз улетаем. Вы, господин Арцеулов, и ты, Степа, можете решать сами.
- Я лечу с вами, - тут же ответил капитан. Степа недоверчиво поглядел на него, но смолчал.
- Хорошо, - кивнул полковник. - В этом случае объясню ситуацию. Мы летим на Особый объект "Челкель" в Западном Китае. Это неподалеку от Яркенд-дарьи. Вот смотрите...
Красный карандаш ткнулся в карту, в синюю извилистую линию, изображавшую неведомую им Яркенд-дарью, в маленький неровный кружок, оказавшийся озером Челкель. Все невольно удивились.
- Господин полковник, но ведь это очень далеко! Как же мы сможем долететь? - Арцеулов невольно поглядел на масштаб карты и покачал головой. - Здесь же тысячи две километров!
- Две тысячи триста, - кивнул полковник. - Неблизко, конечно. Но я летал и не однажды. Мы полетим на "Муромце"...
- Это... - стал вспоминать Степа. - Он может лететь до тысячи километров, да? Но ведь все равно, не долетим!
- "Илья Муромец" может пролететь и больше тысячи, Степа. Такого аэроплана еще нет ни у кого в мире. Четыре мотора, по шестьсот лошадиных сил! Но нам не нужно будет устанавливать рекорды. В Монголии мы сядем и заправимся. Вот здесь, в Бодомган-хурэ...
Красный карандаш указал на маленький кружочек посреди желтого пятна, обозначавшего бескрайние степи Внешней Монголии.
- До Бодомган-хурэ тысяча километров. Пойдем на высоте около тысячи метров, это оптимально. Кстати, нам будет помогать холод...
- Я, кажется, понял, - заметил Арцеулов. - Второй принцип термодинамики!
- Да, открытие господина Нернста, закон к.п.д. теплового двигателя. При низких температурах он выше, значит, нам будет легче добираться. А от Бодомган-хурэ до Челкеля тысяча триста километров или чуть-чуть больше. В общем, лет десять назад это был бы рекорд, а теперь, господа, ничего особенного. Тем более, по сравнению с "Мономахом"! Плохо лишь, что придется лететь самому. Вообще-то нужен второй пилот, и я рассчитывал на Казим-бека...
- Но ведь здесь есть летчики? - удивился Арцеулов.
- Не имею права. И не только в силу приказа, но и потому, что это слишком опасно. Этот полет - мое дело. Ничего, долетим...
- Так у нас есть второй пилот, Николай Иванович, - раздался сонный голос Богораза. Студент неуверенно протирал очки, мигая красными от недосыпа глазами.
- Вы имеете в виду себя? - улыбнулся полковник.
- Себя? - удивился Богораз. - Вообще-то я летал на "Фарманах", но в такой ситуации не рискну. Зато среди нас есть человек, прошедший полный курс полетов на "Муромце"...
- Семен Аскольдович! - Берг смущенно взглянула на Богораза, а затем на пораженного услышанным Степу. - По-моему, в Качинской школе вы делали большие успехи, чем я.
- Постойте, постойте, - Лебедев встал и начал растерянно тереть лоб. - Вы учились в Качинской авиашколе?
- Почти весь шестнадцатый год, - подтвердила Берг. - Как раз там мы узнали о вашем полете. Господин Богораз прошел полную подготовку на легких аэропланах, а я предпочла бомбовозы. Я летала на "Святогоре" и "Муромце"...
- Сколько же вам было тогда лет?
- Целых восемнадцать, - засмеялась Берг. - Родители не отпускали, пришлось ехать якобы на лечение в Коктебель...
- Я, кажется, понимаю, - после некоторого молчания проговорил Лебедев. - Вы учились в Каче... А потом в Можайске?
- Только три месяца, - коротко ответила девушка. Полковник кивнул и больше на эту тему не заговаривал. И Степа, и Арцеулов знали о знаменитой на всю Россию авиационной школе в Каче, но чему учили в Можайске, не имели никакого понятия.
- Господин Богораз, значит, это вы должны лететь летчиком-исследователем? - Лебедев резко повернулся к студенту. Тот снял очки, покрутил в руках и вновь надел на нос.
- Во всяком случае, меня к этому готовили, - наконец произнес он. - Правда, не представляю, как я буду лететь с моим бронхитом...
- Черт знает что! - не выдержал полковник. - Многое не понимаю в разлюбезном отечестве, но временами начинает казаться, что все вокруг спятили! Сначала мне сообщают, что намечается испытание принципиально нового корабля. Затем выясняется, что будет проведен научный эксперимент, для чего будет послан летчик-исследователь. Вдобавок красным почему-то требуется сорвать запуск! И самое любопытное, что я ничего не знаю ни о новом корабле - мне даже не дали его как следует осмотреть! - ни об эксперименте, ни об экипаже!
- Я тоже не знаю, - спокойно ответила Берг. - Может, Семен Аскольдович нам что-нибудь объяснит, если, конечно, он вправе.
- Я? - удивился Богораз. - Не понимаю, что тут необычного. К вашему кораблю я отношения не имею, а что касается эксперимента, то речь идет об испытании системы эфирной связи. А насчет экипажа - тут, по-моему, обыкновенная российская расхлябанность. Вместо того, чтобы подготовить летчика, лететь предложили мне или господину Семирадскому. Я, конечно, понимаю, что такое долг ученого, но в этой истории мне, честное слово, приходится выступать, как лицо комическое...
Все это было сказано вполне убедительно. Во всяком случае, Арцеулов поверил, с сожалением поглядев на нескладного худого студента, который был менее всего похож на героя-первооткрывателя эфира. Но Степе тон Богораза показался каким-то нарочитым. Тем более, нелепый Семен Аскольдович, несмотря на свой кашель, очки и вечные жалобы, при случае недурно стрелял навскидку, окончил Качинскую школу да еще учился в этом самом Можайске, где, как сообразил Косухин и готовили экипаж "Мономаха".
"Ой, не простой студент, - подумал Степа. - А ведь таким придурком казался! Так ведь и Наташа, помнится, все кошку искала."
Беседа прекратилась. Богораз вновь впал в обычную апатию, Степа и капитан задумались, пытаясь, каждый по-своему, осмыслить услышанное. Берг разложила перед собой карту предстоящего полета и углубилась в ее изучение. Полковник, сославшись на необходимость взглянуть на аэроплан, вышел.
- Так я еще не летала, - внезапно проговорила Берг. - Семен Аскольдович, это будет почище, чем когда мы с вами летели из Пишпека.
- А-а, - вяло отозвался Богораз. - Надеюсь, такой болтанки все же не будет. Я не выдержу.
- Так вы уже были там, в этом Челкеле? - удивился Ростислав.
- Конечно, - улыбнулась девушка. - Мы были там два раза. Просто оба раза мы разминулись с господином Лебедевым...
Косухин промолчал, но мысль о том, что разминулись они с его братом далеко не случайно, все же посетила его. Похоже, кавалера ордена Александра Невского не особо посвящали в детали проекта. И Степа вдруг подумал, что у страшного Венцлава могут быть резоны не допустить старта "Мономаха"...
Где-то через полчаса вернулся Лебедев и пригласил всех на летное поле. Там было уже все готово - огромный "Муромец" стоял на расчищенной от снега полосе, а трое механиков заканчивали что-то подтягивать и довинчивать в его механическом нутре.
- Хорош, а? - не удержался полковник, похлопывая по обшивке борта. - Сколько ни летал, а лучше "Муромца" машины не видел! Представляете, господа, семнадцать лет назад братья Райт продержались в воздухе всего три минуты! Их аппарат не мог поднять и средних размеров чемодан! Если бы тогда кто-то сказал, что через несколько лет аэроплан будет поднимать до двух тонн нагрузки и лететь до полусуток без посадки, никто бы просто не поверил!
- Коля, за штурвал дашь подержаться, а? - непонятно в шутку или всерьез попросил Косухин.
Лебедев легко щелкнул брата по лбу, и оба рассмеялись. Арцеулов с некоторым удивлением поглядел на обычно спокойного и сдержанного полковника. Здесь, на летном поле, Лебедев стал совсем другим. Летчик был снова в родной стихии, там, где мог рассчитывать на свои силы и опыт. Капитан же, знавший и умевший все, что нужно на войне, рядом с многотонной машиной, которая унесет их за тысячи километров, почувствовал себя снова мальчишкой, впервые увидевшим аэроплан во время показательного полета знаменитого Уточкина над городским ипподромом.
- Это серийный "Муромец"? - поинтересовалась Берг.
- Это моя машина, - не без гордости ответил полковник. - Кое-что я усовершенствовал... Впрочем, не будем терять времени, прошу всех на борт...

***

Кабина "Муромца" показалась Арцеулову огромной - здесь свободно могли разместиться все пятеро. Степа, уже бывавший на борту бомбардировщика, лишь завистливо вздохнул, взглянув на недоступный штурвал. Богораз, не проявивший ни малейшего интереса, тут же отправился в хвост, заявив, чтобы его не будили без крайней необходимости. Берг быстро, но внимательно осмотрев кабину, задала полковнику несколько непонятных для остальных вопросов, указывая на какие-то приборы. Тот столь же непонятно ответил, употребив запомнившееся Степе странное слово "гирокомпас". Затем полковник показал на лежавшие рядом с приборной доской летные шлемы, от которых тянулись тонкие длинные проводки:
- Наталья Федоровна, вы с этим знакомы?
Берг, молча кивнув, быстро надела шлем.
- Внутренний телефон, - пояснил Лебедев. - Можно разговаривать в полете. Там, в салоне, тоже есть гнезда, так что можете беседовать. К сожалению, не успели сделать шлемофоны на беспроволочной связи...
- Интересно, - наконец выговорил Арцеулов. - Господин полковник, а нам можно во время полета...
Он не договорил, но выразительно кивнул на кабину.
- Вы, наверно, сговорились со Степаном, - усмехнулся Лебедев. - К сожалению, господин капитан, здесь может находиться только экипаж. Так что придется удовлетвориться салоном. Я постарался, чтобы там было как можно удобнее...
В большом салоне, занимавшем почти всю хвостовую часть, было действительно уютно. Кроме нескольких розеток для переговорных устройств, там имелись четыре откидные койки, запас одеял и даже стопка детективов о похождениях бесстрашного Ника Картера, а также трактат Аристотеля "Метерологика" с оборванной политуркой. На одной из коек уже устроился Богораз, намеревавшийся предаться Морфею.
Ни Степе, ни Арцеулову спать не хотелось. Косухин пару раз летал на самолетах, но это были старые "Ньюпоры", похожие больше на мотоцикл с неумело приклеенными крыльями, чем на настоящий аэроплан. Арцеулову летать вообще не доводилось, и он испытывал странное чувство - то ли любопытство, то ли легкий страх.
Капитан откинул койку и уселся поудобнее, закутав ноги в одеяло - холод в кабине стоял невероятный. Степа покосился на Арцеулова, и сел в стороне. Вскоре в проеме двери показалась Берг.
- Меня выгнали! - сообщила она. - Ваш брат, Косухин, настоящий деспот.
Она присела рядом со Степой, накинула одеяло и поглядела в сторону Арцеулова.
- Ростислав Александрович, если вы не намерены подражать господину Богоразу, то прошу к нам.
Арцеулов хотел было гордо отказаться, но потом махнул рукой и присел рядом с девушкой. Та протянула своим спутникам по шлему и показала на розетку переговорного устройства. Степа тут же натянул шлем и начал приспосабливать проводки. Арцеулов поколебался и последовал его примеру.
- Готовы? - высокая фигура Лебедева появилась в дверях кабины. - Через минуту взлетаем.
- Николай Иванович, не забудьте нас, - заявила Берг. - В конце концов, вам же нужен штурман!
- Ладно, часа через два можете меня сменить... Ну, с Богом!
Обрадованная Наташа легко ткнула локтем Степу, и тот черно позавидовал девушке, которой позволено сесть за штурвал "Муромца". Арцеулов лишь вздохнул, подумав, не грозит ли ему страшная "воздушная болезнь", о которой наслышался от летчиков. Очень не хотелось терять лицо в подобной компании...
Загудели моторы, корпус самолета завибрировал, затем гул усилился, покрывая все иные звуки. Все поспешили застегнуть шлемы. Моторы ревели, и с непривычки казалось, что в этом грохоте нельзя пробыть и минуты.
- Почему не взлетаем? - завопил Степа в шлемофон.
- Не кричите, Косухин, - послышался голос Берг. - Это же телефон, вас и так слышно. Говорите нормально...
- А-а... - Степе стало неловко за свою необразованность.
- Моторы прогреваются, - пояснила девушка. - Сейчас зима, требуется больше времени. Зимой вообще летать опаснее...
Моторы продолжали реветь, затем их звук изменился, стал ровнее и четче, и самолет тронулся с места. За иллюминатором замелькали силуэты деревянных домиков, заснеженные деревья у края летного поля, далекие вершины Сайхенского хребта. Машина набирала ход, ее слегка тряхнуло.
- Взлетели, - прокомментировала Берг. - Ну, как самочувствие, господа?
- Самое то, - констатировал Степа.
Арцеулов ответил не сразу. В первую минуту ему стало не по себе, в животе появилась странная пустота, к горлу подкатил неприятный комок.
- Хорошо, - неуверенно проговорил он. - А... В какую сторону мы летим?
- Курс зюйд-вест, - сообщила девушка. - Минуть через двадцать пересечем границу Внешней Монголии...
Арцеулов вспомнил Нижнеудинск и разговоры в поезде Верховного. Тогда Монголия казалась чем-то недоступным, каким-то Беловодьем за тридевять земель. Но выходит, можно и так - двадцать минут, и постылая Совдепия, бывшая Великая Россия будет уже в прошлом. Ему уже не раз приходилось думать о том, как он будет покидать родину, если, конечно, сумеет вырваться из ее негостеприимных объятий. Почему-то чаще всего Ростиславу представлялся пароход, реже - узкая тропка в густой тайге, но он никогда не думал, что его эмиграция начнется с густого рева моторов и бесконечного белого пространства под крылом.
Самолет набирал высоту. Вершины Сайхена ушли вниз, почти сливаясь с зеленым океаном тайги. Горы быстро кончились, их сменили невысокие поросшие лесом холмы, тянувшиеся вдаль, насколько хватало глаз. Затем вдали мелькнул край огромного замерзшего озера.
- Байкал? - спросил Степа и тут же понял, что сморозил что-то не то.
- Двойка по географии, Косухин, - усмехнулась Наташа. - Байкал на востоке, а это озеро Хубсугул. Между прочим, где-то здесь граница...
"Вот и попал за кордон, - удовлетворенно подумал Степа, которого не мучил эмигрантский комплекс. - Как ни крути, а пофартило. Живым бы вернуться, чердынь-калуга!"
- Ну, господа, чем займемся? - поинтересовалась Берг. - Предлагаю не соблазняться Ником Картером, а побеседовать... Или сыграть.
- А карты есть? - простодушно поинтересовался Степа.
- Косухин! Порядочные девушки не играют в карты! Как вам не стыдно! - тон Наташи нельзя было назвать серьезным, но Степе все-таки стало стыдно:
- А во что играть-то?
- Ну, в "барыня прислал сто рублей". Знаете такую игру? Или почитайте нам кого-нибудь из пролетарских поэтов. Этого... Демьяна Голого.
- Бедного, - без особой нужды уточнил Косухин и немого насупился.
- Наталья Федоровна, а может, вы нам что-нибудь почитаете? - пришел на помощь Степе Арцеулов. Слушать Демьяна Бедного в исполнении краснопузого Косухина он не собирался ни в коем случае.
- Я никогда не запоминала стихи, что стоило мне постоянных неприятностей на уроках словесности. Наверно, именно поэтому я занялась физикой. Хотя постойте, я что-то помню из Некрасова. Что-то про лошадку, которая тянет в гору кабриолет...
Арцеулов рассмеялся, а бедный Степа стал добросовестно припоминать известные ему стихи поэта-демократа.
- Расскажите нам о "Мономахе", - внезапно предложил Арцеулов.
- О "Мономахе"? - удивилась девушка. - Но что именно? Вы же скоро сами все увидите.
- Ну хотя бы почему мы летим так далеко. Неужели нельзя запускать эти корабли откуда-нибудь поближе?
- Это скучно, - решительно заявила Берг. - Впрочем, если вас тянет на столь пресную материю... Все достаточно просто - чем ближе к экватору, тем запуск эффективнее, да и топлива требуется меньше. Идея пришла, кажется, самому Дмитрию Ивановичу Менделееву. Подробностей не помню, но на коронацию Государя приехал какой-то китайский принц, и тогда же был подписан договор. В секретной статье китайцы разрешали нам построить полигон в западном Синцзяне и отдали нам эту территорию в аренду. На пятьдесят лет, кажется...
- Неглупо, - согласился Арцеулов. - Подальше от родных осин. Похоже, господин Менделеев предусмотрел все, даже смуту. А китайцы?
- Что китайцы? - не поняла Берг.
- Договор соблюдают? У них ведь сейчас тоже война. Как бы их большевички не позарились на "Мономаха".
- Не знаю... В Синцзяне действуют войска братьев Мо. Покуда они вели себя вполне корректно...
Упоминание о китайских большевиках весьма заинтересовало Степу. Рассуждая о "Мономахе", он как-то забыл о главном факторе всемирной революции - о международной солидарности трудящегося пролетариата. Правда, в чисто практическом плане Степа не был уверен в некоторых важных подробностях, в частности, существует ли в Китае пролетариат вместе с большевистской партией, а также должен ли он, красный командир Косухин, защищать, буде придется, полигон в Челкеле от неизвестных ему братьев Мо, или напротив - помогать им...
Арцеулов, естественно, не догадывался о Степиных сомнениях, но и без того думал о нем не самым благоприятным образом. Дело было не только в алогичности происходящего - краснопузый летит на секретнейший объект Империи. К этому капитан как-то притерпелся. Но к такому глобальному обстоятельству прибавилась мелочь, хотя и существенная. Арцеулову давно уже не нравилось странное панибратство молодого ученого Натальи Федоровны Берг с чумазым красноармейцем.
Кровь потомственного дворянина Арцеулова вскипала при одной мысли о чем-то подобном, но приходилось держать язык за зубами. Внезапно до Ростислава дошло, что Степа - не просто краснопузая сволочь. Как ни крути, он - брат героя и, вдобавок, волею Государя - такой же дворянин, как и сам Арцеулов. От этой мысли Ростиславу стало совсем худо. В конце концов Арцеулов бросил на красного командира мрачный взгляд и взялся за детектив о Нике Картере. Степа, почесав затылок, принялся листать "Метерологику" Аристотеля.

Продолжение следует...

Продолжение.

Часа через полтора Берг молча встала и направилась в сторону кабины. Степа последовал за ней, надеясь хоть краем глаза взглянуть на рубку бомбардировщика в полете. То, что он увидел, поначалу ошеломило - сквозь прозрачный колпак кабины открывалось огромное белое пространство, освещенное неяркими лучами зимнего солнца. Лишь кое-где темнели какие-то странные пятна, похожие на пучки желтоватой травы. Присмотревшись, Степа сообразил, что это островки тайги, постепенно отступавшей на остающийся за кормой север. Зрелище было захватывающим и Степа, забыв, что зашел на секунду, замер у пустого кресла штурмана, вглядываясь в манящую белую даль.
Между тем Берг подошла к замершему у штурвала полковнику, надела свободный шлем и что-то проговорила, указывая на циферблат часов на приборной доске. Лебедев вначале, похоже, не соглашался, затем кивнул, что-то показывая на лежавшей рядом карте полета, и встал, уступив Наташе место. Та села поудобнее, скользнула глазами по приборам и спокойно положила тонкие руки на штурвал. Степа желчно позавидовал, но тут сильная рука брата увлекла его обратно в салон.
Степа хотел упросить Николая разрешить ему побыть в рубке, но тот ткнул его кулаком в бок и лег на койку, велев разбудить себя через пару часов. Косухин махнул рукой и улегся на откидную койку, набросив поверх тулупа пару одеял.
Он проснулся, когда за иллюминаторами уже начинало темнеть. На соседней койке спала Наташа, чуть дальше давил на массу белый гад Арцеулов, а напротив него, к крайнему Степиному удивлению, лежал брат. В голове тут же мелькнула дикая мысль о брошенном штурвале, но Косухин тут же сообразил, что к чему - койка Богораза была пуста.
Степа встал и поспешил в рубку, желая поглядеть на гнилого интеллигента в очках за штурвалом "Муромца". Теперь пространство за стеклами кабины уже не казалось белым. Оно потемнело, откуда-то слева наползала черная тень, и последние солнечные лучи не в силах были помочь увидеть подробности того, что лежало внизу. Степа вдруг понял, что вскоре лететь придется в полной темноте и немного испугался. Сразу же подумалось, что хилый интеллигент за штурвалом того и гляди наломает дров. Косухин взглянул на пилотское кресло и поневоле удивился.
Поначалу он даже не узнал Богораза. На лице немощного студента почему-то не было очков, да и лицо то ли из-за затоплявших кабину сумерек, то ли по какой-то другой причине, стало иным. У рта, казавшегося раньше каким-то безвольным, легли неожиданно резкие складки, холодным ровным блеском горели глаза, уже не прятавшиеся за нелепыми стеклышками, а главное, совсем неузнаваемым стало выражение лица. Встреть Косухин такого Богораза в Иркутске, он бы отнесся к нему с куда большей серьезностью. Семен Аскольдович теперь ничем не напоминал нелепого студента с бронхитом. Степа еще раз поглядел на твердую фигуру в пилотском кресле, на сильные руки, лежавшие на штурвале, и почему-то вспомнил белого гада Арцеулова.
"Да какой он к чертям собачьим студент! - внезапно сообразил Косухин. - Они же здесь все дурака валяют! Каппелевец, да и только!"
Он натянул на голову шлем с переговорным устройством и плюхнулся в свободное кресло. Богораз наконец-таки заметил его, и, как показалось Степе, слегка подмигнул. Теперь странный студент почему-то напомнил ему брата.
- Не спится, господин Косухин? - даже голос Богораза стал другим - жестким и чуть насмешливым.
Степа не знал, что ответить. Наконец, преодолев странную робость, поинтересовался, что будет, когда зайдет солнце.
- Пойдем по компасу, - Богораз сообщил это небрежно, будто только и делал, что летал на бомбардировщиках в полной темноте.
- А...а, ну да, - кивнул Степа. - Семен... Аскольдович! (называть Богораза только по имени он не решился) Можно мне... за штурвал...
Богораз коротко рассмеялся - такого смеха Степа от него ни разу не слышал, отстегнул ремни и встал, кивнув Косухину на кресло. Тот еще не веря, поспешил туда и что есть силы ухватил еще теплый штурвал.
- Спокойно, Степан Иванович... руки не напрягайте, спину чуть ровнее... Вот так...
Степа послушно выполни указание и, еще не веря, что сам ведет самолет, взглянул вниз. Под колпаком рубки мелькнул невысокий холм, блеснуло в закатном солнце извилистое русло замерзшей реки, а дальше потянулась ровная заснеженная степь.
- Чуть левее, - командовал Богораз. - Еще... Хорошо...
Степа еще с минуту понаслаждался невероятным ощущением полета, вздохнул и освободил кресло. Семен Аскольдович легко хлопнул его по плечу и вновь сел за штурвал. Косухин покачал головой и поплелся обратно...
...Когда он проснулся, в салоне неярко горели лампы, за иллюминаторами стояла черная ночь, а в гудении моторов слышалось что-то новое, словно огромной машине стало не хватать воздуха. Никто не спал. Богораз и девушка сидели на одной койке, о чем-то беседуя. Арцеулова же в салоне не было.
- Что случилось? - поинтересовался Степа, надев шлем.
- Пока еще ничего... - спокойно сообщил Богораз. - Правда, я окончательно простудился.
И он весьма натурально кашлянул.
Косухин проигнорировал последние слова и вопросительно поглядел на Берг.
- Господин Арцеулов упросил вашего брата подержаться за штурвал, - улыбнулась девушка, и без всякого перехода добавила:
- Бодомган не отвечает.
- Ага! - отозвался Степа не без оттенка удовольствия, но тут до него дошло. - То есть как это... не отвечает?
- Не знаю, - пожала плечами Наташа. - Мы вызывали по радио... Боюсь, у них что-то случилось.
Степа вскочил, накинул полушубок и поспешил в кабину, но на полпути встретился с возвратившимся оттуда Арцеуловым. Тот поглядел на Степу так, что Косухину расхотелось куда-либо идти, и надел шлем. Степа поспешил последовать его примеру.
- Мы над Бодомганом, - сообщил капитан. - Огней нет. Полковник будет садиться... Наталья Федоровна, он вас зовет...
Берг кивнула и встала. Степа поглядел на девушку и нерешительно поднялся.
- Сидите, Степан Иванович, - остановил его Богораз. - Там вы ничем не поможете.
- Но... как мы сядем? - совсем растерялся Степа.
- Снежный покров невелик. Если взлетная полоса не занята, сесть можно. К счастью, луна уже взошла...
Самолет внезапно изменил курс и стал снижаться, а затем начал описывать круг. Степа и Арцеулов поглядели на невозмутимого Богораза.
- Заходим на посадку, - прокомментировал тот. - Ладно, загляну-ка и я...
Он пружинисто встал и быстро прошел в пилотскую кабину. Ростислав и Косухин, не сговариваясь, пошли за ним.
За колпаком кабины было темным-темно, лишь над горизонтом слабо светил лунный серп. Под колесами машины мелькала белая, в темных разрывах степь. Внезапно внизу показались несколько одноэтажных домиков, какие-то сараи и решетчатая вышка.
Машина сделала еще круг, полковник сжал губы и чуть двинул штурвалом. "Муромец" взревел моторами и резко пошел на снижение.
- Арцеулов! - донеслось сквозь шум мотора. Капитан на секунду замешкался и надел шлем.
- Капитан, уведите мальчишку и не пускайте его в кабину! Как поняли?
- Так точно, - Арцеулов снял шлем и кивнул Косухину. Тот хотел было заартачиться, но поймал взгляд брата и покорно пошел, конвоируемый капитаном. Пройдя несколько шагов, он остановился.
- Нет! - крикнул он сквозь рев двигателей. - Я вернусь!
- Прекратите! - закричал в ответ Арцеулов, потянув упиравшегося Степу в салон. Тот поспешил надеть на голову шлем.
- Косухин, не выдумывайте, - осадил его капитан, тоже подключившись к внутреннему телефону. - Мы с вами там только мешаем.
- Да не мешаем мы, чердынь-калуга! - возмутился Степа. - Просто если гробанемся, те, кто в хвосте, могут уцелеть... Будто я маленький, не понимаю...
Арцеулов не знал этой очевидной авиационной истины. Он взглянул на растерянного и возмущенного Косухина и внезапно подумал, что краснопузый ему чем-то симпатичен. Не то чтобы очень, но в эту минуту Ростислав его прекрасно понимал.
- Успокойтесь, - произнес он по возможности вежливее. - Ваш брат - превосходный летчик. Все будет в порядке, вот увидите.
Степа ничего не ответил и стал глядеть в иллюминатор. Дверь в рубку отворилась, и на пороге появилась Берг.
- Меня выгнали, - сообщила та. - По-моему, это дискриминация слабого пола. Мы садимся, господа...
Самолет мчал уже над самой землей. Арцеулов видел, как с каждым мгновением приближается ровная, покрытая сухой травой степь. Снега, как он заметил, почти не было - только местами мелькали небольшие пятна.
Легкий толчок возвестил о том, что многотонная машина коснулась взлетной полосы. Почти сразу же самолет стал подрагивать, резко бросаясь из стороны в сторону. Это продолжалось несколько долгих минут. Наконец, "Муромец" замедлил ход и не спеша, как бы неохотно, остановился.
Их встретила тишина. Даже ветра не было слышно. Вокруг лежала тьма, не горело ни огонька, и здания аэродрома еле проглядывали сквозь черноту ночи.
- Не понимаю, - растерянно произнес полковник. - Куда все исчезли?
- Надо взять оружие, - Арцеулов почувствовал себя вновь привычной обстановке. - Господин полковник, что нам здесь надо?
- Горючее... Надо заправиться, капитан. Это российская авиабаза еще с тринадцатого года. Месяц назад здесь все было в полном порядке...
- Месяц назад еще не пал Иркутск, - Ростислав поспешил достать из машины оба карабина.
Впрочем, оружие им не понадобилось. Огромный аэродром был пуст. В заброшенных домах остались забытые вещи, двери складов были открыты настежь, а сорванный трехцветный флаг лежал неподалеку от поваленной мачты. Похоже, аэродром попросту бросили.
В одном из складов удалось найти несколько бочек с бензином. Полковник завел моторы и подрулил прямо к складу, после чего пришлось долго возиться с намертво запаянными бочками. Лишь через несколько часов удалось заправить баки, - правда, теперь все, включая Берг, благоухали бензином и маслом, перепачкав не только рукавицы, но и полушубки.
- Отдохнем? - не выдержала Наташа, кивая на казавшийся теперь таким гостеприимным салон "Муромца".
- Да, конечно, - кивнул полковник. - Отдыхайте, господа...
- Коля, мы прямо сейчас взлетим? Ночь же! - поразился Степа.
- Ничего, - улыбнулся Лебедев. - Авось не заблудимся! Я бы и сам предпочел дождаться рассвета, но барометр мне не нравится...
- А че с ним? - удивился Косухин, слабо разбиравшийся в барометрах.
- Падает, - коротко ответил полковник и кивнув на люк, предложил:
- Прошу, господа. Взлетаем...
Оказавшись в салоне, Степа поспешил забраться на койку. Вновь захотелось спать - сказывалось напряжение последних нескольких дней.
Его разбудила Берг. В кабине было уже светло. В лучах утреннего солнца лицо девушки показалось Степе утомленным и немного растерянным.
- Ну и спите же вы, Косухин!
- А... ну да... - смутился он. - А вы не спали, Наташа?
- Немного... Мы менялись за штурвалом. Осталось часа два...
- Ух ты, хорошо! - обрадовался Степа, но девушка вздохнула и покачала головой:
- Впереди облачный фронт. Это плохо, Косухин. Очень плохо...
Слово "фронт" было более чем понятно. Правда, фронт назывался обычно Восточным или Западным, куда следовало регулярно посылать лучших товарищей-коммунистов. О существовании облачного фронта Степа до сего дня не подозревал, но сразу же почувствовал серьезность момента. Он вскочил, и несмотря на возражения девушки, поспешил в кабину.
...Под колпаком машины тянулась ровная желтая степь, покрытая невысокими холмами. Мелькнуло что-то маленькое, похожее на каплю странной формы, и Степа с трудом сообразил, что это юрта. Впрочем, незнакомый пейзаж почти не заинтересовал Косухина - он смотрел на небо.
Оно было обычным, бледным, а совсем высоко плыли маленькие, похожие на рыбок облака. Но впереди, у самого горизонта, темнело что-то, напоминающее серо-желтую башню, опускающуюся почти до самой земли. Эта "башня" была еще далеко, но с каждой секундой росла, словно разворачиваясь и раздуваясь. Лебедев заметил брата и что-то сказал. Степа поспешил надеть шлем.
- Выспался? - повторил брат и, не дожидаясь ответа, бросил:
- Давай обратно! Пристегнись, в салоне есть ремни. И другим скажи.
- Ага, - кивнул Степа, хотя слово "пристегнись" ему совсем не понравилось. - Коля, а нельзя этот... фронт... ну, обойти? Или выше подняться?
Брат коротко рассмеялся и покачал головой:
- Мало топлива. Боюсь, не долетим. А выше мы просто не потянем. Какой потолок у "Муромца", помнишь?
- Ну... километра два.
- Совершенно верно. А тут раза в три повыше. Так что дуй отсюда и не мешай, ясно?
- Чего уж, - обиделся Степа и пошел обратно в салон.
Он даже не стал надевать шлема, - разговаривать ни с кем не хотелось. Оставалось прилечь на койку.
Степа, естественно, не собирался спать, но внезапно его сморило. То есть даже не сморило, просто кто-то опустил перед ним темную завесу, и Косухин начал проваливаться, словно в пропасть. Он долго падал в бесконечную черноту, и вдруг все вновь переменилось. Перед ним засверкал желтоватый свет, темная завеса лопнула и разлетелась в клочья. Косухин увидел себя на какой-то каменистой площадке между двумя уродливыми, источенными ветром скалами. Под ногами хрустели мелкие камешки, а во рту он внезапно ощутил неприятный привкус крови.
Степа поразился реальности сна - в том, что он спит, сомнений не было, - и тут увидел "Муромца". Аэроплан был совсем рядом, шагах в двадцати, Косухин с интересом вгляделся и ахнул.
Кабины у самолета не было. Она исчезла, сжатая почти в гармошку. "Муромец" стоял, накренившись и уткнувшись носом в скалу. Один из моторов - крайний на левом крыле, - обгорел и дымился, по корпусу прошли глубокие трещины. Рядом с открытым люком лежало несколько вещевых мешков, к которым был прислонен карабин. Косухин посмотрел направо и с облегчением вздохнул - он увидел самого себя. Тот, другой Степа, стоял рядом с Берг и Богоразом, чуть дальше он заметил Арцеулова с перевязанной головой, брата почему-то не было. Степа вгляделся пристальнее и похолодел - все четверо стояли у невысокого могильного холма, рядом валялись две лопаты, а поверх наспех набросанной серо-желтой земли лежал черный летный шлем.
- Фу ты бред, - подумал растерянный и перепуганный Степа. - Ну и сон, чердынь-калуга!
И тут Косухин почувствовал, что он не один. Рядом стояла женщина в платье сестры милосердия, которую Степа уже встречал, если конечно, это можно назвать встречей.
- Ксения... вы... - начал было он, но не договорил и нерешительно умолк. Женщина, глядевшая на него - стоявшего у могилы, - медленно повернула голову:
- Мне очень жаль, Степан. Я могла бы что-то сделать на земле, но в небесах нет опоры. Даже таким, как я...
"Это сон, черт его побери!" - хотел было заявить Степа, но почему-то смолчал. Женщина, похоже, поняла и чуть заметно покачала головой.
- Чего ж делать-то? - растерянно пробормотал Косухин. - Ксения, ну помогите же! Ведь Николай... За что же его?..
- Подумайте сами, Степан. Ростислав и вы воюете между собой, но погибает ваш брат. Выходит, вы и воюете для того, чтобы погибали такие, как он. Я не могу вам помочь. Но вы когда-то спасли Ростислава, попросите его. Пусть отдаст перстень вашему брату, пока вы в воздухе. Прощайте...
Внезапно перед глазами закружились какие-то черные клочья, затем все погрузилось во тьму, и тут сильный толчок чуть не сбросил Степу с койки.
- А! - дернулся он, открывая глаза. Самолет вновь швырнуло, он заглянул в иллюминатор, увидев что-то темно-серое, клубящееся, исходящее каплями влаги, покрывшими толстое стекло.
Берг что-то прокричала, но Степа ничего не услышал сквозь шум моторов. Он огляделся - Богораза в салоне не было, а капитан сидел на своей койке, листая Ника Картера. Степа поспешил надеть шлем.
- Ну и нервы у вас, Косухин! - сказала Берг веселым тоном, хотя в голосе чувствовалась какая-то неестественная напряженность. - Спите тут, словно на сеновале! Когда снова будете ложиться, на всякий случай наденьте парашют... Хороши джентльмены - бросили даму одну!
- Сморило, - пробормотал Степа, не зная верить или не верить тому, что только что увидел во сне. Он поглядел на Арцеулова - беляк углубился в книженцию, очевидно, желая отвлечься от происходящего. На пальце его правой руки тускло блестел перстень.
"Не поверит же, гад!" - безнадежно подумал Косухин, но все же встал и, едва не упав при следующем толчке, подсел к капитану.
Арцеулов его не заметил. Степа подключил проводки шлема в ближайшую розетку и кашлянул. Капитан поднял голову, не без удивления поглядев на Степу.
- Ты... эта... поговорить надо, - начал Косухин.
- Слушаю вас, господин красный командир, - тон беляка не обещал ничего доброго, но Степа все же решился.
- Ты, Арцеулов, в сны веришь?
- Что? - поразился Ростислав. Разговаривать с краснопузым было не о чем, а такой вопрос и вовсе показался дурацким. Он уже хотел было съязвить что-нибудь подходящее к случаю и закончить ненужную беседу, но взглянул на растерянное лицо Косухина и сдержался. Он вдруг вспомнил свой сон в Нижнеудинске. Интересно, что этот красный имеет в виду?
- Не очень, - признался капитан, заметив, что при этих словах Степа растерялся еще более, и вдруг понял - краснопузый и не думает шутить. Внезапно стало тревожно.
- Чем я могу помочь? - спросил он совсем не то, что вначале собирался.
- Перстень... Отдай брату. Пока мы не сели...
Арцеулов удивился еще более, автоматически взглянул на черненых змеек на массивной печатке. В словах Косухина была логика. В отличие от Степы, Арцеулов прекрасно знал, что такое атмосферный фронт. Лебедев, сидевший за штурвалом аэроплана, сейчас как никогда нуждался в удаче. И если перстень в самом деле может помочь...
Внезапно вспомнились слова странного чеха. "Никогда не снимай перстня..." Но ведь он снимал перстень тогда, в церкви, чтобы не пустить нелюдей за порог?
"А ведь если что, перстень и мне самому пригодится", - мелькнула вполне резонная мысль, но капитан уже встал, снял шлем и решительно направился в кабину. Степа вскочил и пошел следом.
...Полковник Лебедев был внешне совершенно спокоен. Даже его широкие кисти не держали штурвала, а, казалось, лишь лежали на нем. Только сжатые губы и маленькая капля пота, стекавшая по лицу, выдавали его чувства. Богораз сидел в соседнем кресле, очки исчезли, серые глаза смотрели строго, почти сурово, губы изредка шевелились - студент что-то говорил Лебедеву, а тот чуть заметно кивал, не отводя глаз от того, что было за стеклом кабины.
Там клубилась тьма, у которой не было ни верха ни низа, по стеклу текла вода, и было просто непонятно, как эти двое могут находить в таком месиве дорогу.
Лебедев оглянулся, увидел непрошеный гостей и мотнул головой. Все было ясно и без слов, но Арцеулов твердо подошел к приборной доске, взял свободный шлем и что-то сказал полковнику.
Степа видел, как брат удивленно поднял брови, затем нахмурился и произнес что-то резкое. Арцеулов вновь заговорил, затем повернулся, кивнул на Степу и снял с пальца перстень. Брат тоже оглянулся, и вдруг его лицо изменилось, на миг смягчившись улыбкой. Полковник успокаивающе кивнул Степе и надел перстень на безымянный палец.
Арцеулов тут же отошел к двери и поманил Степу. Косухин вздохнул и уже собрался было уходить, как вдруг что-то изменилось. Мгла перед колпаком кабины поредела, где-то вверху мелькнул клочок голубого неба, и тут серая завеса разорвалась. Сквозь мокрые стекла кабины стала видна желтая неровная поверхность земли, мелькнуло русло высохшей реки, но это продолжалось не больше минуты. Громадная туча, еще темнее и больше прежней, надвигалась с юга. Ее неровные края шевелились, казалось, она дышала, мерно и глубоко, и этот нечеловеческий ритм таил в себе что-то неведомое и жуткое.
Степа и Арцеулов замерли, глядя на приближавшуюся с каждым мигом темно-серую громаду. Внезапно им показалось, что туча стала прозрачной, как будто засветился экран гигантского синематографа. На этом экране, чуть подсвеченное странным, неземным огнем, стало проступать гигантское лицо, занимая почти полнеба. Обозначились неясные контуры, проступил тонкий брезгливо сжатый рот, резкие скулы и чуть прищуренные бесцветные глаза. Степа и капитан невольно переглянулись - не узнать того, с кем им обоим уже приходилось встречаться, было невозможно.
Косухин взглянул на брата и понял - тот тоже видит. Руки, прежде лежавшие спокойно, теперь впились в штурвал, а вся фигура как бы сжалась, чувствуя неведомую опасность. Богораз откинулся в кресло, закусил губу, а серые глаза, казалось, превратились в щелки.
Страшное лицо росло, теперь оно занимало почти все небо, и вдруг ярко-красные губы призрака дернулись. Не было слышно ни звука, но Косухину показалось, что в голове его медленно начинает звучать хриплый голос, произносящий непонятные слова. Степа скосил глаза на Арцеулова, и заметил, что тот быстро перекрестился. Хриплые слова продолжали звучать, и Косухину почудилось, что он различает что-то странно знакомое:
"Бааль зебуб... бааль зебуб..."
Внезапно захотелось тоже осенить себя крестом, но Степа одолел это недостойное для большевика желание и лишь сердито нахмурился. В ушах раздался злой хриплый смех, и в ту же секунду лицо сгинуло, а на стекла кабины обрушился мокрый шквал. Аэроплан резко кинуло влево, Арцеулов едва удержался на ногах, а Степу бросило на стенку кабины. "Муромец" вновь тряхнуло, и самолет стал заваливаться на левое крыло. Полковник быстро взглянул туда, что-то быстро сказал в шлемофон, и невозмутимое лицо Богораза внезапно стало пепельным. Арцеулов и Косухин невольно поглядели туда же и сквозь мокрую пелену разглядели клубы черного дыма.
- Левый мотор!
Степа вспомнил свой сон и похолодел. Арцеулов, еще не понимавший, что случилось, тоже почувствовал беду. Вновь, уже не в первый раз за время полета, капитан остро осознал свое бессилие. Он, водивший цепи в штыковую, не боявшийся вставать в полный рост на большевистские пулеметы, был теперь бессилен и слаб, как ребенок.
Полковник что-то сказал Богоразу, тот отрицательно покачал головой, но Лебедев, нахмурившись, вновь отдал команду. Студент отстегнул ремень и резко встал. Полковник оглянулся и вновь недвусмысленно кивнул на дверь. "К черту! - подумал Арцеулов. - Не уйду!"
Степа подумал приблизительно то же самое, но Богораз, с неожиданной для его худой фигуры силой, схватил Косухина за плечи и буквально выкинул из кабины. Арцеулов резко пожал плечами и предпочел отступить сам.
В салоне Семен Аскольдович тут же подошел к сжавшейся на койке Берг и показал ей на висевшие рядом ремни. Та быстро кивнула и стала нервными движениями застегивать их на груди. Богораз кивнул в ответ, проверил крепление и повернулся к остальным.
Ни Ростислав, ни Косухин никогда не имели дело с ремнями безопасности, и дело шло туго. Самолет продолжал заваливаться влево, в салоне запахло гарью, а мгла за иллюминаторами стала пузыриться чем-то черным и липким. Студент быстрыми движениями помог обоим справиться с ремнями, после чего ловко проскользнул к своей койке и пристегнулся сам.
- Что случилось? - в наушниках прозвучал взволнованный голос девушки. - Что-то с мотором?
- Что-то с маслом, - скучным голосом ответил Богораз. - Пустяки, Наталья Федоровна...
Ни Степа, ни Арцеулов не стали разуверять Наташу. Девушка быстро взглянула в левый иллюминатор, сквозь который были хорошо видны клочья дыма, и невесело улыбнулась. Косухин хотел сказать что-то ободряющее, но говорить было нечего.
Гул моторов стал другим - неровным, как бы неуверенным. Аэроплан уже не мчал, а полз сквозь липкие тучи.
"Какой уж тут перстень! - невесело подумал Степа. - Гробанемся за милую душу, и костей ворон не соберет..."
Вновь вспомнился странный сон, и тут Косухин внезапно подумал о том, на что вначале не обратил внимания. Ксения сказала, что он спас ее мужа, этого белого гада. Странно, Косухин мог поручиться, что чем-чем, а спасением колчаковских офицеров никогда не занимался.
"Ладно, - решил он. - Мало ли чего причудится! Во сне того и гляди корешем самому Колчаку станешь, чердынь-калуга..."
Между тем самолет дернулся и начал медленно выпрямляться. Тут же к горлу подкатил комок, а в животе стало холодно и пусто.
- Полковник выключил правый мотор, - негромко произнесла Берг, прислушиваясь. - Семен, что там внизу?
- Степь... - неуверенно проговорил Богораз. - Точнее, полупустыня. В общем, ровно, но иногда встречаются скалы...
Косухин вновь вспомнил свой сон - накренившийся "Муромец", ткнувшийся носом в желтую скалу.
- Помоги нам, Господи, - тихо проговорила девушка. - Косухин, помолитесь за меня...
Степа удивленно поднял брови и хотел было сообщить о своем непробиваемом атеизме, но смолчал. Это было бы явно не ко времени.
Самолет вновь закачало, он резко накренился, затем выпрямился. Моторы уже не гудели, а хрипели - неровно и прерывисто. К гулу прибавился свист - "Муромец" падал. Казалось, воздух, до этого столь послушный и гостеприимный, отказывается теперь держать тяжелую ношу.
Степа не удержался и, дотянувшись до иллюминатора, выглянул. Земля была совсем рядом - желтая, неровная, покрытая источенными ветром камнями. Он уже видел это. Косухин закрыл глаза и вдруг подумал о брате. Николай был за штурвалом, и ему нечем помочь...
"Господи! - вдруг прошептал Степа, напрочь забыв про идеи единственного верного на земле учения. - Господи, помоги рабу твоему Николаю! У меня же больше никого нет, Господи!.."
- Внимание! - вдруг резко произнес Богораз. - Держитесь!
И тут самолет ударило. Удар был слабый, всех лишь подбросило на сиденьях, но через секунду машину вновь тряхнуло, на этот раз сильнее. Послышался страшный треск, со звоном разлетелось стекло одного из иллюминаторов, аэроплан резко бросило в сторону - и тут-то "Муромца" ударило уже по-настоящему.
Обшивка треснула, послышался грохот срывавшегося с места оборудования, людей подкинуло вверх, но ремни выдержали. Косухин успел подумать, что удалось отделаться легким испугом, и тут вновь послышался треск, удар невиданной силы обрушился на салон...
Косухину повезло. Он слегка прикусил губу (кровь тут же потекла в рот), вдобавок ударился головой, но не сильно - войлок обшивки смягчил удар. Уже через секунду он открыл глаза и понял, что жив.
Салон смяло почти в гармошку, по корпусу прошли глубокие сквозные трещины, на полу блестели выбитые стекла, но все внутри салона, как показалось Степе, уцелели. Берг сидела на койке, бессильно откинувшись назад. Богораз уже пришел в себя и с очумелым видом мотал головой. Косухин поглядел туда, где было место белого гада Арцеулова и вдруг увидел, что капитана нет, лишь обрывки ремней бессильно покачивались, свисая со стены.
"Ого! - только и подумал Степа. - Не повезло беляку!"
И тут же мысль о брате заставила рвануть застежку ремня. Косухин вскочил и увидел Арцеулова - капитан лежал в углу, лицо залито кровью, а голова бессильно застыла, откинувшись назад.
"А ведь он перстень снял!" - мелькнула в сознании, но Степа решил заняться беляком позже. Чуть покачиваясь, он сделал шаг в сторону кабины, краем глаза заметив, что девушка открыла глаза и испуганно смотрит в разбитый салон.
"Потом, потом!" - подумал Степа и тут же увидел брата.
Николай стоял в дверях, на лице - прямо под старым шрамом, - краснел глубокий порез, шлем с оборванными проводками сбился набок, но полковник улыбался.
- С прибытием, господа! Мягкой посадки не получилось, но чертовски рад, что мы все-таки сели...
- Взаимно, - без особых эмоций отозвался Богораз, выпутываясь из ремней. - Самолет - полностью?
- Почти что вдребезги. Сейчас поглядите сами...
Степа стоял, не говоря ни слова и понимая лишь одно - брат жив. И все они живы, а значит, нечего верить дурацким снам. И тут он вспомнил о перстне - и об Арцеулове.
- Братан, - проговорил он, кивнув туда, где лежало тело капитана. - Тащи аптеку...
- Ах черт! - полковник мельком взглянул на Арцеулова и скрылся в кабине. Косухин подошел к раненому и осторожно приподнял ему голову. Рука тут же испачкалась кровью. Арцеулов застонал, но Степа почти сразу успокоился - капитан жив и, кажется, ранен несерьезно.
- Что с Ростиславом Александровичем? - Берг подошла сзади и неуверенно дотронулась до бледного, заляпанного кровью лба.
- Ниче! - уверенно заявил Степа. - Башкой долбанулся, беляк! Сейчас перевяжем...
- Разрешите? - Богораз чуть потеснил Косухина и присел рядом.
- Ты, Семен, в медицине кумекаешь? - недоверчиво поинтересовался Степа.
- Немного, - проговорил студент, думая, похоже, совсем о другом. - Надеюсь, сотрясения нет... Ага, бинты!
Он взял принесенную полковником коробку с медикаментами, кивнул Косухину, чтобы тот помог, и начал быстро и умело перевязывать раненого.
- Что с ним? - повторила Берг. - Кости целы?
- Порядок, - невозмутимо заметил Богораз, бинтуя голову. - И как это ремни не выдержали, не понимаю?...

Продолжение следует...

Ну что, господа офицеры? Как вам повествование?