Forumavia.ru - 30-полк, Саки-4

Сергей Кожинин

25.05.2008 22:32

25 мая 1943г. - День Рождения 30-го ОДРАПа.

С праздником всех, кто служил в 30-ке!
С праздником всех пацанов, чье детство прошло в этом

гарнизоне, когда наши отцы служили в 30-ке.
С праздником всех, кому дорога память об этом славном
гарнизоне Саки-4!

Размещаю некоторые материалы о 30-ке в воспоминаниях моего
отца. На мини-сайте http://KSP.10f.ru размещен фотоальбом "30-й

ОДРАП", - фотографии из семейного архива. Может быть кто-то

из ветеранов 30-ки узнает себя, а кто-то узнает своего отца.
Будьте счастливы.
ksp@tula.net

КОЖИНИН П.П.,
летчик 30-го полка в 1954-1970гг.

"К ИСТОРИИ 30-го ПОЛКА"
(продолжение)

Все проходит. Время течет, вымывая из памяти немногоцветную
повседневность полувековой давности. И только лица друзей,
наиболее значительные события и яркие личности, словно
крепкие скалы и валуны в русле реки, не размываются и не
смываются этим течением как мелкий песок.
Более 15 лет в одном полку! Это удача или нелегкое бремя
памяти об этих годах, событиях и людях, многие из которых уже
ушли, а вспоминаются такими же, какими были 40-45 лет назад?
О наиболее колоритных личностях, не обо всех, разумеется,
хочется написать, - написать, как сумею. Но в первую очередь – о
них: это летчики М. Журин, Н. Ковалев, Бордышев, инженер
эскадрильи Рептух, оператор Е.И. Кузнецов. Хотелось бы
написать более полно, подробно о самых запомнившихся людях, а
их далеко не единицы.
Пожалуй, более подходящим названием этого раздела будет

«История 30-го полка в лицах: воспоминанья».

Михаил Федорович ЖУРИН.

С конца 1955г. он мой командир звена, а с 1962г. с переходом на

самолет «ТУ-16» - командир отряда. Первоклассный летчик и

инструктор. Второе для меня, еще молодого, зеленого летчика,

«желторотика» было в высшей степени важно и полезно. В полной

мере я это оценил, когда сам стал инструктором.

У М. Журина не было привычки в инструкторском полете

отвлекать летчика назидательной болтовней по мелочам, - для

этого достаточно послеполетной процедуры. Подкупала его

какая-то нездешняя настойчивая любовь к летной работе.

По рассказам более старших однополчан однажды при полетах в

сложных метеоусловиях М. Журин на исполнительном старте

запросил разрешение на взлет. Руководитель полетов по какой-то

причине, возможно из-за ухудшения метеоусловий, ответил: «Не

разрешаю». «Разрешаю» и «не разрешаю» часто звучит

одинаково, особенно если руководитель хотя бы на полсекунды

позже нажмет кнопку передатчика. Эту одинаковость летчик

Журин обратил в свою пользу: «Понял, взлетаю», - и взлетел.

Прекращать взлет было поздно – старая полоса была длиной

2000 м. Этот полет ему был необходим то ли для подтверждения

класса, то ли для налета в облаках на повышение класса, то ли

потому, что настроился на полет, а не на рулежку. Все сошло для

Журина совершенно безболезненно. Хотя ситуация была всем

понятна. Такие моменты работали на его, как сейчас говорят,

имидж смелого и решительного летчика.

Зрелый командир. В его-то годы! Он не делал никаких попыток

командирской рисовки. Избегал крайностей в этом секторе своей

деятельности, причем характер имел немягкий, порой

импульсивный. Чисто по-человечески относился к личным

проблемам своих подопечных.
Примерно в начале 1956г. нам, молодым экипажам,

запланировали контрольный полет по маршруту над морем.

Контроль заключался в сопровождении каждого из нас опытным

экипажем, почти в строю пары, где ведущим шел слабак. Как мы

старались! Но над морем оказалась сплошная ровная и красивая

облачность ниже высоты полета. Допуска к полетам в облаках мы

еще не имели, а значит и за облаками летать не имели права. Но

наши сопровождающие не дрогнули, и мы прошли нормально весь

маршрут. Собрались в классе эскадрильи заполнять летную

документацию. Возник вопрос, что писать в графе полетного

листа «за облаами», - мы же не имели права летать в этих

условиях. Здесь же в классе были и командиры звеньев.

Большинство за то, чтобы эту графу не заполнять. Но ведь

хотелось! Меня в этом полете сопровождал зам. командира

эскадрильи в те годы капитан У. Гуриев. М. Журин вышел из

класса, очевидно где-то продавливать этот вопрос. Спустя

несколько минут вошел в класс, уже переодетый. На нем еще не

застегнутая шинель. Рост Журина под 190 см. Указующий перст в

мою сторону: «Кожинин, пиши за облаками 42 минуты, а

остальные х… с ними!». Взмах руки по горизонтали - полы

незастегнутой шинели взметнулись вверх, как у бурки Чапая во

время конной атаки. Сказал и вышел.
Где-то в середине 50-х г. М. Журин перегонял самолет «ИЛ-28»,

кажется в Омск (или Новосибирск?) на переоборудование в

заводских условиях. То ли штурман обмишурился, то ли оба, но

сели в нескольких километрах от заводского аэродрома на

старую заброшенную полосу. В конце пробега поняли ошибку,

развернулись на полосе и взлетели с обратным курсом – вес

самолета и ветер позволили. Ошибка была исправлена. Никто на

земле Сибирской этого не заметил и не узнал. Даже руководитель

полетов на заводском аэродроме ничего не понял.

Действительно, «закон - тайга, медведь - хозяин». Об этом Журин

и штурман рассказали спустя несколько лет.

В начале 60-х г. майор М. Журин, заместитель командира

эскадрильи был переведен в соседний полк в Донузлав с

повышением в должности. В своей летной практике он имел опыт

полетов на амфибии. В Донузлаве в это время уже были «Бе-10»,

предшественники «Бе-12». Об интересном эпизоде в Донузлаве

рассказал сам Журин.

Система подачи вентиляционного воздуха в кабину экипажа

сродни системе на «ТУ-22». Первая ступень охлаждения воздуха

– радиатор, в котором в качестве хладоагента использовалась

спиртоводная смесь. В соответствующей инстанции решили – на

«Бе-10» заменить эту смесь на что-то похожее на антифриз.

Аргументы: 1) жидкость в радиаторе не соприкасается с

вентиляционным воздухом; 2) при отрицательных температурах

антифриз тоже не замерзает и 3) не вызывает никаких грешных

помыслов и соблазнов, - это, пожалуй, и было главным. При

обсуждении данного вопроса М. Журин доказывал товарищам, что

такая замена невозможна по причине своей вредности и даже

опасности. И что в определенных условиях пары антифриза

вместе с воздухом система погонит в кабину. Даже при исправной

и герметичной системе наддува сразу после ее включения

ощущается кратковременный запах хладоагента.

(Предварительно Журин со старшим техником определили

скрытое место на пути вентиляционного потока, куда можно

поместить и закрепить пропитанный спиртоводной смесью

кусочек ветоши). В конце концов решили все проверить на

практике в присутствии представителей сомневающейся стороны

непосредственно в кабине самолета на стоянке. После запуска

двигателей Журин включил наддув кабины. Вполне ощутимый

запах заполнил кабину. А что будет, если в радиаторе будет

антифриз? Таким образом, первый аргумент специалистов из

центра был бит, как шестерка тузом. Вредная и неприличная

затея была остановлена в самом начале.
В последний раз мы встретились с М. Журиным в Сакском парке

приблизительно в 1967г. летом. Это было «под грибками». Нас

было человека 4 или 5. Случайно оказавшиеся в парке Михаил

Федорович с женой присоединились к нашей компании. Искренне

он жалел, что ушел из полка. Уж очень ему понравился «Ту-22»:

«Какая мощь! Это тигр, а не самолет». Жена ему тоже искренне:

«Миша, ты что, зачем тебе это? У тебя жена тигр!».

Одни находили его нахальным, другие – наглым. Смотря кто под

какую струю попадал. Я не разделяю такой оценки. Смелость и

решительность – да. Как человека, так и летчика. Он мог быть

хорошим и надежным товарищем, никому не навязывая своей

дружбы. Самодостаточен и в то же время общителен. Умен. Но не

был человеком «себе на уме». Достаточно открыт.

Высокий профессионализм и самоотдача в летной работе. Я

никогда не видел (и не слышал), чтобы М. Журин для своего

карьерного роста прибегал к гаденьким и постыдным поступкам.

Не могу и сейчас ответить на такой вопрос: почему М. Журин,

человек фонтанирующей энергии, в чрезвычайно малой степени

использовал свой мощный потенциал сильного лидера?

Одна его маленькая, но заметная особенность. Он слегка

заикался. Но при радиообмене в полете на внутренней или

внешней связи речь его была чиста и отчетлива. Так же чиста

была речь Михаила на земле, когда он свои мысли и особенно

чувства выражал неуставными словами.

Майор Журин, Михаил Федорович. Настоящий полковник!!!

Николай Петрович КОВАЛЕВ.

Мы, летчики и штурманы молодого пополнения (декабрь 1954г.)

услышали о нем как о талантливом и уже опытном летчике,

несмотря на его молодость. Пишу о Н. Ковалеве сразу после

сових воспоминаний о М. Журине неслучайно. Какое внутреннее

сходство! Внешне это было мало заметно. Разве только

опрятность, аккуратность в одежде, манерах. Реакция на

внешние, скажем так, раздражители одного ряда, глубина

переживаний, была одинаковой. Но вот выплескивание этих

переживаний, эмоций у Николая Петрович сдерживалось

крепкими внутренними тормозами, что, возможно, породило

легкую, еле заметную ранимость. Роднила их преданность летной

работе. Некоторые из членов экипажа Н. Ковалева замечали в

полетах какую-то нескрываемую его мальчишескую любовь к этой

стихии. И это при его обычной сдержанности!

В качестве летчика – инструктора он неоднократно со мной летал

на «ИЛ-28», «ТУ-16» и на «ТУ-22». Вывозные полеты мне на

«ТУ-22» в июне 1965 г. давал он. Прекрасный инструктор.

Хочу вернуться к манерам Николая Петровича, к впечатлениям от

него при первом знакомстве и в дальнейшем. Хотя и первые и

более поздние впечатления не менялись. Бывает же такое!

Первое, что бросалось в глаза – это его интеллигентность и затем

молчаливость, отсутствие словоблудия. И это, особенно

интеллигентность, не выглядело вызывающе в коллективе, никак

не похожем на институт благородных девиц. Причина, как я думаю,

заключалась в том, что такие черты Н. Ковалева не наиграны, это

не маска, не актерство – ничего приклеенного. Все естественно.

И еще: интеллигентность и немногословие Николая были

своеобразным противовесом говорливости и шумоватости на

другом фланге.

Пожалуй, такие почти штатские черты характера в жизни нечасто

сочетаются со смелостью и решительностью человека вообще и

летчика. У Николая Ковалева они красиво сочетались. Он был

уважаем в течение всей своей службы в полку. К служебной

карьере его отношение было таким же, как и у М. Журина,

небезусловным.

В самом начале пребывания в полку у Н. Ковалева случилась

неприятность в личной жизни. Пересказываю то, что слышал от

тех однополчан, которые помнили его приход в полк. Первая его

женитьба оказалась неудачной. Не сложилось. Бывает. Дело

житейское. Дальше – развод. Николай нашел другую половину –

все в порядке. Нормально. Но вышла незначительная накладка. В

хоккее это называется «лишним игроком на поле» - не успел

заменяемый игрок обеими ногами удалиться с поля, как

заменяющий его выскочил на лед. Свисток судьи. Нарушение!

Жены в такой ситуации апеллируют к замполиту. Замполит сразу

прикинул для себя картину: моральное разложение и

многоженство. Вызвал к себе в кабинет Николая Петровича на

проработку. Замполит – обладатель воркующего вкрадчивого

голоса. А глаза – издали все кажется нормальным, а когда он

смотрел на человека с близкого расстояния, в упор, один глаз

смотрел бедолаге в переносицу, другой – в грудную клетку, что-то

там переворачивая и выискивая. Вот он воспитывает Николая

Петровича, сверлит глазом, а в конце почти угрожающе

спрашивает: «Когда вы, наконец, упорядочите свои отношения с

женой?». Николай Петрович то ли устал, то ли задумался о чем-то

своем, более важном, а процедура явно затянулась, - спокойно

почему-то спросил: «Это… с которой?». Такого, пардон,

эксклюзива политработник не ожидал. Воркующий голос обрел

чугунное звучание. Это уже был не свисток судьи!

Где-то в 1966-1967г., не поступаясь своим человеческим

достоинством, Николай Петрович, будучи заместителем

командира эскадрильи по летной подготовке, в звании майора

уволился в запас.

Командир 2-й эскадрильи БОРДЫШЕВ

(ни звания, ни имени не помню)

Он уволился за 1-2 года до моего прихода в полк. Кажется, летом

в 1956г. Бордышев был в Сакском санатории. Старослужащие

тепло с ним здоровались. Это был красивый средних лет человек,

прекрасно выглядел, - служившие с ним объяснили: он не пил и не

курил.

Пишу о Бордышеве со слов А. Денисова, штурмана, талантливого

рассказчика и организатора внеслужебных мероприятий на любом

уровне.

Безупречна репутация Бордышева как летчика и командира. Как

командир он человек редкостный. К военной службе относился

более чем серьезно. Это в основном объяснялось не столько его

дисциплинированностью, сколько внутренней убежденностью,

какой-то глубокой верой.

И еще. Если в полете, он был в меру сосредоточен, деловит и

раскован, то на земле был почему-то рассеян, не всегда

внимателен. А в сочетании с немалой долей флегматичности

такие его черты порождали порой совершенно неординарные

ситуации.

Уважительно относился к сослуживцам, подчиненным. На один из

своих семейных праздников пригласил своего штурмана, майора

Балыкина. Балыкин – кубанский казак, по своим внешним данным,

- ни дать ни взять, - Тарас Бульба. Стол был умеренно обильным:

бутылка водки (0, 5л), вино, закуски. Хозяин любезно угощал гостя

и уговаривал его, что бы тот без стеснения наливал и пил.

Балыкин смог только пригубить, остальное время мучился: ведь

он не пил один, да и по комплекции и переносимости 0, 5 ему

только для разминки. Вот так штурман узнал, что его командир

вообще не пьет.

После одного из своих полетов на «ИЛ-28», - экипаж уже вышел из

самолета, - Бордышев спрашивает у капитана А.Уланова, своего

стрелка-радиста, начальника связи эскадрильи: «Товарищ

Уланов, вы не видели инженера эскадрильи?».

- Уланов: «Видел. Он на третьем развороте болтается».

- Бордышев: «Все бы вы шутили, товарищ Уланов. Я же серьезно

вас спрашиваю». - - Уланов: «Командир, я же вместе с вами

летал, откуда я знаю, где инженер».

В этот раз шутил скорее Бордышев. Уланов не был шутником.

Серьезный, ироничный, иногда желчный, совершенно не

смешливый. Он улыбался даже одними зубами. Это нисколько не

мешало ему быть порядочным человеком. Уланов после

увольнения своего командира еще долго оставался в полку.

Не любил Бордышев отгулы летного состава, вынужденные

отпуска, даже к выходным дням относился без восторга. В отгул

отпускал только после утреннего построения. А жили офицеры в

основном в Саках на частных квартирах, автобусы ходили редко.

Бардышев после построения желающему отгулять: «Вот сделайте

то-то и это (или подмените на КДП дежурного на час-полтора),

потом езжайте домой и отдыхайте целый день». Подчеркнутая

часть фразы долго жила в полку как забавный афоризм.

Были флотские ученья. Их ждали. Рано утром полк был собран по

тревоге. К командиру эскадрильи Бордышеву обращается

штурман звена старший лейтенант Золин: «Товарищ командир,

вчера поздно вечером я отвел жену в роддом, отпустите,

пожалуйста, меня». (Существовал приказ, по которому офицер

или сверхсрочник имел право в данном случае на 2-х дневный

отпуск).
- Бордышев: «Товарищ Золин, такие серьезные ученья, а у вас…

такое дело… Как-то все это не вовремя… Как теперь быть с

вашим экипажем (экипаж к-на Слинько)?!!...» и т.д.

- Золин: «Ну… получилось так. Рассчитывали через неделю, а вот

вчера … уже».

- Бордышев: «Ну чтож, идите, товарищ Золин, но только чтоб это

было в последний раз».
Не прошло и получаса, как весь летный состав полка об этом

диалоге уже знал.

Не мало Бордышеву досаждал техник группы обслуживания

радиотехнических средств эскадрильи л-нт Фоменко своим

регулярным опозданием на службу. Причины опоздания он считал

абсолютно независящими от него. Фоменко, - наверное Владимир,

но все называли его Вольфом, Волькой, - был аристократичен

свиду: осанка, походка, черты лица, речь, манеры. Но при всем

своем благовоспитанном и благородном облике имел неодолимую

страсть к «этому проклятому фрукту». Купив, например, шнурки к

ботинкам, он обязательно их обмывал, как если бы это были не

шнурки, а мотоцикл, или, допустим, корова. Бордышев на

офицерском собрании эскадрильи: «Товарищ Фоменко, но почему

так у вас получается, что бы не стряслось в Крыму, - опоздание

поезда, авария автобуса, пожар в сельской местности, групповая

драка, - вы обязательно оказываетесь там?». Я помню Фоменко,

избавившегося от это неодолимой страсти.

Инженер 2-й эскадрильи майор РЕПТУХ

(имени его не помню)

Нас, молодых летчиков и штурманов по прибытии в полк сразу

приняли в первые дни: командиры эскадрилий, замполит полка,

командир полка. Потом начались занятия по изучению района

полетов, материальной части «ИЛ-28р», его отличии от «ИЛ-28»

и т.д.

Остались в памяти две встречи: с замполитом, - дольше всех

говорил, - и майором Рептухом, который, можно сказать,

беседовал с нами об особенностях устройства «ИЛ-28р»

(разведчика).

Нас привлекли к нему его доброжелательность, спокойствие,

внимание, - никакого чувства превосходства немолодого

заслуженного человека перед нами «желторотиками». Как будто

он нас знал всю жизнь. Объяснял все просто и доходчиво. Но в то

же время не давал ни малейшего повода для этакой

расслабленной вольности, панибратства. Такое его тонкое

чувство необходимой дистанции! Не могли мы не уловит в нем и

легкое, едва заметное чувство самолюбования человека,

прекрасно знающего свое дело, умеющего фантазировать.

Особое внимание он уделял молодым летчикам, начинающим

полеты в полку. При грубой посадке тактично находил способ

увлечь летчика в сторону от публики и потом, представьте себе,

подробно объяснял ему все, что сам знал о посадке самолета.

Иронично - снисходительные взгляды и разговоры по этому

поводу были крайней редкостью. Относились к этой слабости

Рептуха с пониманием, пониманием того, что он не имел цели

прослыть специалистом в этой части, что он всего – навсего

чистосердечно сопереживал молодому летчику его неудачу,

ошибку.

Вот эту крестьянскую (он это как-то ненавязчиво подчеркивал)

непосредственность, искренность он всегда проявлял при

общении с людьми, в своих рассказах, - даже когда слегка

фантазировал. До барона Мюнхгаузена ему было далеко, но все

равно интересно слушать.
Вот он, еще молодой сельский парубок возвращается с дальнего

поля на телеге, запряженной любимой лошадью. Его преследуют

какие-то бандюги. Он уходит от погони, нахлестывая кнутом

лошадь. Примчавшись домой, не сдержал слез, видя как лошадь

плачет от обиды. Барону такая лирика и не снилась.

Его начало службы в авиаполку (где это было – не говорил)

отмечено личным спортивным достижением. В гарнизоне

проходила очередная спартакиада. В отдельных частях,

эскадрильях отбирали участников соревнований. В полку, где

служил Рептух, укомплектовали команду: нашлись футболисты,

бегуны, прыгуны и т.д., а подходящего спортивного борца не

оказалось. Кто-то из штабных вспомнил: «Так у нас же есть

молодой механик Рептух, он вполне подойдет!». Здесь следует

заметить, что такое начало этой байки имеет вполне реальные

основания. Рептух ростом не выше 170 см., крепко сбитая

фигура. Толстые короткие пальцы рук. В общем – крепыш. В

команду его включили как борца.

Начался поединок. Его соперник – опытный спортсмен,

разрядник.

- Рептух: «По команде судьи я схватил его обеими руками за

талию, сдавил что есть силы и бросил на пол. Он не встает. Судья

начал отсчет: раз, два, три…».

- «В борьбе же не считают. Считают в боксе», - заметил один из

нетерпеливых слушателей.

- «Тогда считали» - мгновенно отпарировал Рептух и продолжал:

«Я говорю судье – что вы считаете, он же мертвый».

Немало рассказывал Рептух историй авиатехнического

содержания, где он был главным действующим лицом,

специалистом, который умело предотвращал благодаря своей

высокой квалификации различные неприятности. Назвать это

нескромностью или даже хвастовством язык не поворачивается

хотя бы потому, что вытекающая мораль из каждого

рассказанного случая несколько наивно и своеобразно

проецировалась на наполненную всякой ерундой

действительность. А может быть, ему везло, и он всегда

оказывался там, где интересно и где он был нужен?

Вот случай, свидетелем которого была вся 2-я эскадрилья.

Крышка люка кабины штурмана на первых сериях самолета

«ИЛ-28р» в открытом положении фиксировалась весьма

примитивно: удерживающая тяга, шарнирно закрепленная одним

концом на крышке, другим концом - с шаровидным утолщением, -

вставлялась в прорезь на кромке самого люка. Если не вставить

этот конец в прорезь или не придерживать крышку рукой, она

падала на землю. Такова была неудачная конструкция почти

дверных петель.

Как раз под эту падающую крышку и угодил однажды инженер

Рептух, - он стоял под носовой частью самолета, немного слева,

как говориться, в нужном месте. Скользящий удар пришелся на

плечо – лопатку. Упавшая крышка была повреждена о бетон.

Рептух не пострадал. Был подробный разбор – разнос среди

летного и технического состава эскадрильи. В заключительной

части Рептух произнес: «Хорошо, что это я там стоял, а если бы

кто другой!?! Убило бы сразу!».

По рассказам офицеров 2-й эскадрильи почти на всех

партсобраниях выступал Рептух. Инженеру эскадрильи всегда

было что сказать, в том числе и просто о воинской дисциплине.

Тем более ему, человеку весьма умеренных наклонностей, почти

человеку не от мира сего. Когда дело касалось офицеров,

замеченных в алкогольных излишествах, он укоризненно говорил:

«Есть у нас, есть, которые любят…», и при этом неотрывно

смотрел на того или на тех, «которые любят». Для виновников

торжества его слова были ожидаемы, как ритуал, как

неотвратимость.

Ежегодно 5 мая был полковой митинг по случаю постановления

партии и правительства об очередной подписке (добровольной,

разумеется) на государственный заем развития народного

хозяйства. Практический смысл этого займа – ежемесячное

удержание 10% из денежного довольствия офицеров и

сверхсрочников в пользу госбюджета. На этих митингах,

разумеется, выступал и майор Рептух. Свое запомнившееся

выступление для большей убедительности он закончил словами:

«Ведь недаром в народе говорят – с миру по нитке …(заминка)…

бедному, как говорят…, рубашка». – Дежурные аплодисменты.

После митинга минут через 20 Рептуха пригласили в особый отдел

КГБ при Сакском гарнизоне, где очень и очень понятно объяснили

оратору, что наше государство не бедное, не нищее и не голое, а

глупые поговорки и пословицы совершенно неуместны и т.д.

Хорошо объяснили! Ровно через год по тому же поводу состоялся

такой же митинг. Инженер Рептух на нем не выступил.

Поразительна была его активность. Не суетливое «чего

изволите», не шутовская манера показать себя самым-самым.

Рептух не стяжал себе дополнительные очки для своей служебной

или партийной характеристики. У него хватало жизненного опыта и

совести, чтобы понять тщету и непристойность такого

мельтешения. Это было какое-то его природное, корневое

ощущение сопричастности ко всему. Ему было до всего дело, до

всего, что происходило в полку. Позволю себе тоже

пофантазировать: если бы в полковой структуре кроме

командира, его заместителей и главных специалистов была

предусмотрена выборная должность старосты полка, лучшей

кандидатуры, чем майор Рептух было бы не сыскать.

У него было хобби, о котором он не рассказывал. Хорошо

знающие Рептуха однополчане говорили, что он неплохой

закройщик и портной.
Во второй половине 50-х годов над страной летали (плыли по

ветру) разведывательные воздушные шары США. Высота их

полета была более 20 км. Уничтожать их было нечем. Где-то в

марте-апреле 1957г. (за точность даты не ручаюсь) в небе, в

западном направлении, градусов 70 над горизонтом был замечен

светящийся объект. Время 14.00-15.00. Шла предполетная

подготовка. Технический и летный состав – на стоянке самолетов.

Ясная солнечная погода. Объект был хорошо виден. Подготовка к

полетам стала незаметно растворяться в любопытстве и желании

каждого увидеть, как будут сбивать этот пузырь, - ведь он ярко

блестит на солнце и хорошо заметен, значит не такая уж большая

высота.

Об объекте стало известно в штабе полка, на КДП, сообщили в

штаб авиации флота. В гарнизоне в это время находился зам.

командующего авиацией флота генерал-майор Карпенко. Он

распорядился подать к штабу полка передвижную радиостанцию

УКВ диапазона, где был канал связи с истребительной авиацией.

Надо сказать, что в эти годы истребительная авиация,

базирующаяся в причерноморье, находилась еще в подчинении

флота.

Полеты были отменены. Многие собрались около подвижной

радиостанции, где генерал Карпенко наводил истребители на

объект, а они, - летчики – истребители, - твердили одно и то же:

«не вижу, не вижу». День на исходе, яркость объекта усиливается,

да и движется он слишком медленно и в западном направлении, а

не наоборот! Кто-то из штурманов заглянул в астрономический

ежегодник. Мать честная – это ж Венера! Очевидно, и генерал

Карпенко получил соответствующую информацию из

Севастополя. Все было тихо свернуто: атаковывать Венеру

прекратили. И только на другой день вспомнили, что первым

увидел «пузырь» майор Рептух.

Конец лета 1957г. Дневные полеты. Командир звена капитан

Слинько облетывал самолет после ремонта. При проходе над

стартом курсом 223 градуса на высоте 100-150 м и скорости

650-700 км/ч после пересечения береговой черты с земли

заметили, как от самолета что-то отделилось - как лист бумаги.

Это, очевидно, был лист обшивки плоскости, с чего началось

быстрое разрушение всего крыла. Экипаж в составе: к-н Слинько,

ст.л-нт Золин, сержант Прудовой, - не успел спастись. Самолет

упал в море. Ничего и никого не нашли. Как быстро о катастрофе

узнали в гарнизоне! Майор Рептух был в этот день то ли в отпуске,

то ли уже уволен, но не успел покинуть гарнизон. Он с тревогой и

растерянностью торопливо направлялся в сторону штаба. Зачем

и куда точно - он и сам не знал. Встретившихся по пути

пытавшихся что-то сказать ему, он прерывал словами: "Ничего

мне не говорите! Я знаю: это Журин или Слинько".

Майор Рептух. Вне полка он себя не мыслил.

Оператор Евгений Иванович КУЗНЕЦОВ.

Решение написать о Кузнецове Евгении Ивановиче было для

меня не простым. Одолевало сомнение – смогу ли я быть

достаточно объективным в своих воспоминаниях о нем, в своих

оценках этого талантливого специалиста и весьма незаурядного

порядочного человека.

Дело в том, что на протяжении не менее 10 лет с

незначительными перерывами он был в составе моего экипажа:

стрелком-радистом на «ИЛ-28», радистом на «ТУ-16» и

оператором на «ТУ-22». В моем экипаже – он с самого начала

своей службы еще молодым матросом.

У меня не было привычки нового члена экипажа разглядывать

через микроскоп или в рентгеновском изображении. Отношение к

своему делу, дисциплине, своим товарищам, к технике говорили о

человеке больше чем достаточно.

В Евгении Ивановиче я впервые увидел неразговорчивого

человека с открытой душой, бесхитростного и без внутреннего

напряга, любознательного и въедливого по отношению к своей

профессии. Любознательность и въедливость показали себя с

самого начала его летной работы. Высокий профессиональный

уровень его был признан и коллегами, стрелками-радистами.

Евгений Иванович оказался профессионалом не только по

образованию и должности, но и по призванию. В его отношении к

любой технике вообще был вечный вопрос: «А что там внутри?».

С помощью специальной литературы, отвертки, паяльника он

обязательно находил ответ. И ничего удивительного не было в

том, что какие-то проблемные моменты в общем объеме его

профессиональных обязанностей многократно перекрывались

его возможностями.

Но все же у нас однажды произошел досадный не связанный с

техникой ляпсус. Вот уж действительно «и на старуху бывает

проруха».

Были флотские ученья с привлечением авиации (это было где-то

в конце 50-х). Истребительные полки на всем Причерноморье

входили в состав ВВС ЧФ. При возвращении на свой аэродром

после воздушной разведки они нас почти всегда атаковали. У нас

свое задание, у них – свое. Они нас догоняют, мы от них

увертываемся, маневрируем (убегаем), как в кино. Все довольны

(летали еще на «ИЛ-28»). Своим штатным экипажем после

разведки юго-западной акватории Черного моря возвращаемся

домой через мыс Меганом (километров в 20 от Судака).

Безоблачная звездная ночь. Задание выполнено, все

радиограммы переданы. И вот я вижу, что над левой плоскостью

издевательски, почти кувыркается «МИГ-17», - мы успешно и,

по-видимому, неоднократно атакованы. Лица пилота ночью было

невидно. Представляю его нахальное выражение. Я спрашиваю:

«Радист, Кузнецов, в чем дело?!». Из его невнятного ответа

стало понятно, что он жив и здоров. До посадки оставалось мало

времени. На другой день я объявил ему выговор за плохую

осмотрительность. Плохая осмотрительность в полете в те годы

считалась немалым грехом.

За всю мою службу в полку это было первое и последнее

взыскание, которое я объявил своему подчиненному. И кому! На

долго осталось у меня такое чувство, что я наказал сам себя.

Спрашивать у него причину такого зевка я не стал, - не хотел

услышать какую-нибудь ерунду в оправдание. Грешен, каюсь, -

солгать Евгений Иванович не мог.

По окончании учений, через 5-6 дней на построении командир

полка В.Ф. Волков объявил, что полк свою задачу успешно

выполнил. Правда, было объявлено одно взыскание за

допущенный просчет при выполнении задания. Этот эпизод

командир полка выдал в качестве положительного примера при

подходе к оценке работы экипажей. Но камень с души он не снял.

Даже наоборот – получилось так, что я один такой «умник».

Следует отметить, что при всей своей тяжелой крутизне В.Ф.

Волков не назвал ни моей фамилии, ни Евгения Ивановича, не

назвал даже эскадрилью, где это было. Обиды на меня у Евгения

Ивановича я не замечал. Но вот вполне управляемое чувство

самоиронии после нелепого промаха, самоиронии человека

высокой профессиональной чести было заметно.

Примерно через 2 месяца во время тренировочных ночных

полетов по маршруту над морем ситуация повторилась. На этот

раз ученья были только для ПВО, а у нас обычные полеты. Но мы

были предупреждены, что возможны учебные атаки.

Евгений Иванович заметил разворачивающийся для атаки

истребитель километров за 20-30, не меньше. Как ему это

удалось! В пределах разрешенного коридора и эшелона для

маневра мы две атаки сорвали! А тут уже и наш аэродром (в

районе аэродрома атаки не предусматривались). С каким

удовольствием я снял с Евгения Ивановича тот проклятый

выговор.

Не помню ни одного случая, чтобы у нас в полете не оказалось

дальней связи. Е.И. Кузнецов и отсутствие дальней связи - это

несовместимо! Успешна была у него и воздушная стрельба по

мишени.

Он не ограничивался знаниями, полученными при первоначальном

обучении и на последующих курсах по изучению новой техники.

Читал много специальной литературы. Рукам своим не давал

покоя. А зуд всевозможного конструирования!!! Сделает

какую-нибудь чепуховину, игрушку небольших размеров,

вмонтирует в нее радиосхему опять же собственного

изготовления – получается радиоприемник. Однажды достает из

кармана обыкновенную мыльницу, включает какой-то еле

заметной кнопкой – мыльница заговорила и запела. Это начало

60-х годов! Даже разговоров о миниатюризации в отечественной

бытовой радиотехнике еще не было.

Этим любительством он и меня заразил. Правда, дальше

наипростейшего ремонта лампового радиоприемника или

телевизора я не ушел. Стал разбираться, что такое

сопротивление, емкость, индуктивность. Слабым я оказался

учеником Евгения Ивановича. Как он старался объяснить мне

принципиальную схему и работу электронно-вычислительных

устройств. Сказать, что я все рассказанное понял, не могу. В те

годы это было чем-то заоблачным.

Ему и радиоэлектроники было мало. Помню перед началом

переучивания на «ТУ-22» среди летчиков возник жаркий спор по

одному из вопросов газовой динамики, - разделу аэродинамики

самолета. Оговорюсь сразу, спор имел веские причины: разные

толкования (в основном ошибочные) сути явления не в

специальных статьях, а в журналистских рассуждениях, кто

красивее напишет. Речь шла о возникновении и свойствах

ударной волны от самолета, летящего на сверхзвуке. На другой

день Евгений Иванович принес мне серьезный журнал, где

помещена статья доктора технических наук на эту тему. И эта

статья подтвердила мою позицию в споре («жарко спорящего»).

Такой аргумент «убил» моих оппонентов. Значит он знаком был с

этой статьей раньше и понимал это явление лучше, чем

некоторые из летчиков. Сам Евгений Иванович в спор не вступал,

- молодец.

Интерес его к технике был необъятен. Он с одинаковым успехом

мог отремонтировать любой радиоприемник, телевизор, часы или

мотороллер. В кругу своих коллег стрелков-радистов Евгений

Иванович слыл спецом, мастером №1.

Перед праздниками в любой парикмахерской создавалась

большая очередь. Однажды утром Иван Федоров,

стрелок-радист, - Евгению Ивановичу: «Кузя, ты теперь не

первый умелец. Ты торчал в очереди в парикмахерской полтора

часа, а Иван Иванович за 15 минут отлично сам себя постриг».

ПОЯСНЕНИЕ: Иван Иванович Кривоносов, стрелок-радист,

сверхсрочник имел свой дом в Песчаном, недалеко от Качи, сад

на приусадебном участке. На выходные дни уезжал на

мотороллере домой. Здоровенный детина, - на небольшом

мотороллере он выглядел как мальчик верхом на палочке.

Наверняка по проселочной дороге шел пешком, неся подмышкой

мотороллер. Показывал, какой он вырастил виноград сорта

«дамские пальчики». Большим пальцем правой руки отмерял

крайнюю фалангу указательного пальца – размер ягоды

получался с куриное яйцо.

Круг интересов Евгения Ивановича был гораздо шире его

профессиональной деятельности. Он серьезно мечтал о

получении высшего технического образования. Какой бы это был

специалист!!! Но уже в 1973 г. с этой мечтой пришлось

расстаться. Как говорят в таком случае: «заела текучка».

Бытовая неустроенность, служба, летная работа – перечеркнули

все планы.

Военная служба не у всех одинакова, да и отношение к ней такое

же. Бравый солдат Швейк находил ее интересной, «потому что в

ней много непонятного».

А летная работа? Романтика? Это когда взгляд со стороны, с

почтенного расстояния и к «ТУ-22» не очень то относилось.

Правда, здесь порой было место для романтики спортивной: кто

кого.

Служба и летная работа отнимали много времени и сил. И как

только хватало Евгения Ивановича на все? Растил и воспитывал

двух мальчишек, один из которых, Николай, мой крестник. Как он их

любил! Выросли мальчишки, стали взрослыми, разъехались в

разные стороны. Уверен, что они такие же трудоголики и

приличные люди, как и их отец.

Как трогательна была нежность Евгения Ивановича к своей

матери. Она жила в Морозовске (на полпути между Волгоградом и

Ростовом). Дай Бог всем матерям, чтобы они были так любимы

своими сыновьями!

После моего увольнения мы с ним постоянно переписывались.

Несколько писем и поздравительных открыток от него до сих пор

сохранились. В них, как всегда, сдержанность, лаконизм, ни каких

отрицательных эмоций. Разве что между строк.

Из письма Николая Петровича Чубуна:

«30 октября (1974г. – П.К.) в 21.00 на самолете №24 экипаж

Фесенко – Самсоненко – Кузнецов доложил: взлет нормально. На

59-м км. полета в зону с МК-223 градуса исчезла отметка на

радиолокаторе ГВФ-Симферополь на высоте 3000 м., о че

0 0

30-полк, Саки-4

Войти на сайт